Константин Кузьминский


Константин Кузьминский — поэт. Родился в 1940 году в Ленинграде. С середины 1960-х гг. принимал активное участие в неофициальной литературной жизни Ленинграда, составил ряд самиздатских авторских книг (в т. ч. Иосифа Бродского, Станислава Красовицкого, Генриха Сапгира). С 1975 г. в США. Публиковался в эмигрантских изданиях: альманахах «Мулета», «Черновик», «А—Я» и др.; в 1981 г. выпустил совместный сбор-
ник стихов с Эдуардом Лимоновым и Алексеем Цветковым. Фундаментальный труд Кузьминского — «Антология новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны» (девять томов начиная с 1980 г.).


Константин Кузьминский — человек-легенда. Поэт, составитель знаменитой антологии советского авангарда и андеграунда 60-80 годов «Голубая лагуна», притча во языцех нью-йоркской и московской богемы. Эмигрировал в 1974 году. Я познакомился со стихами Кузьминского, с его «Лагуной» много лет назад. А не так давно мы встречались. Причем при обстоятельствах, которые лишний раз подтверждают мысль, что случайных встреч не бывает. Все закономерно. Поясню. В 1992 году я получил стипендию на изучение в Женеве творчества выдающегося русского философа Николая Лосского. Часами просиживая в библиотеке Женевского университета, я (каюсь) изучал не только философские трактаты академичного Лосского, но и совсем неакадемичных поэтов, прозаиков из «Голубой лагуны». Потом судьба занесла меня в Нью-Йорк. В один прекрасный день мне оказалось негде ночевать. Мой приятель Коля Х. стал обзванивать своих знакомых. На предмет моего устройства. Согласился меня принять... Костя Кузьминский.

Брайтон. Две тесные комнатки. Кухня, где возлежит Маэстро. Рядом три огромные борзые. Очаровательная жена Эмма готовит бутерброды и чай. А мы беседуем. Вечер-другой...

Это, разумеется, только фрагменты интервью.

— Костя, для начала расскажите, кому принадлежит копирайт на антологию «Голубая лагуна», как она создавалась?
— Копирайт принадлежит мне. Хотя создавалась она на материалах самиздата, который принадлежал всем. По этому поводу однажды здорово пошутил мой любимый Вагрич Бахчанян: «Искусство принадлежит Ленину. Народ». Сосоставитель антологии — Григорий Леонович Ковалев, он слепой с шести лет. Если какие-то гонорары за публикацию антологии начнут поступать (Кузьминский предоставил мне право публиковать «Голубую Лагуну» в России. — Е. С. ), я бы хотел, чтобы Вы не забыли про Ковалева. Архив для антологии я собирал, начиная с пятьдесят девятого года. Объясню — почему? Чтобы познакомиться с творчеством нашего поэтического поколения, мы должны были быть знакомы лично, а также перепечатывать тексты друг друга. Вы удивитесь, но первые книжки Бродского, Наймана, Бобышева, Рейна (которых я считаю своими литературными оппонентами) были составлены мною со товарищи. С Бродским мы ровесники и познакомились, когда нам исполнилось по восемнадцать лет. В шестьдесят втором году мы с Григорием Ковалевым и Борей Тайгиным составили книжку Иосифа. В шестьдесят пятом году она вышла на Западе. Честно говоря, я немного обижен на Оську, что он никогда не вспоминает, кто составил его первую книжку, кто ему носил корректуру на правку и так далее. Но это — к слову. Не ради славы мы все это делали. А ради удовольствия. Если бы, скажем, составление антологии не доставляло мне радости, я бы никогда даже палец о палец не ударил.

— Какой ее тираж?
— Практически нулевой. Первый том вышел тиражом шестьсот экземпляров, второй — пятьсот... далее — и того меньше.

— Как расходились книги?
— Двести пятьдесят экземпляров заказывали слависты американских университетов, сто пятьдесят шло на Европу, сотня расходилась по авторам. Сейчас полных комплектов антологии днем с огнем не сыщешь. Даже в американских университетах далеко не всегда есть полные комплекты. В Корнельском, например, нет первого тома. Спер Юз Алешковский. Но я не жалею — книга попала к благодарному читателю.

— Как воспринималась (воспринимается) антология в читающем американском мире?
— После первого тома была дюжина восторженных статей, после третьего — шесть. Потом — ни одной. Надоело. Антология, вполне можно сказать, остается фактом самиздата. Оттого, что все это отпечатано типографским способом, она не перестала быть самиздатом. Все же попытки напечатать «Голубую лагуну» в России провалились. А нужна она, конечно, только на Родине.

— Когда Вы составляли «Голубую лагуну», Вы редактировали авторов?
— Никогда. Я писал послесловие, комментарий, что угодно, но никого не правил.

— Костя, у Вас необычная жизнь. Женились пять раз, учились на биофаке Ленинградского университета, специалист по змеям, сутью жизни стала нонконформистская литература, единственным авторитетом почитаете батьку Махно, Вы всегда в окружении поклонников и поклонниц. Вопрос у меня личного характера — какое главное жизненное наблюдение Вы сделали?
— Наблюдений, Женя, много. Но вот что я Вам скажу. Оказывается, Гашек и Кафка жили в одно и то же время в одном и том же городе — Праге. Но какой разный космос они увидели. Вы понимаете, мир огромен, необъятен. И мир искусства необъятен. Только не надо писателя, художника (в широком смысле этого слова) редактировать. Радуга тем и сильна, что у нее много цветов. Я бы хотел, чтобы Вы, когда будете печатать в России антологию, помнили об этом.

.
константин кузьминский бывший ленгинградец
. .
КОНСТАНТИН КУЗЬМИНСКИЙ (родился в 1940 году). В СССР не
печатался, но стихи его распространялись в Самиздате. В 1975 году
эмигрировал; живет в Нью-Йорке. Публиковался на страницах журналов «Континент», «Третья волна», «Стрелец», «Мулега» и других. Составитель
и издатель Антологии современной русской поэзии «Голубая лагуна».
.
.
ТУМАН

И. X.

Очень серый
в городе туман.
Одинок и холоден
туман.
Облепляет голову
туман,
серый,
в сером городе
туман.
Обними ее крепче,
туман.
Загляни ей в глаза,
туман.
Упади ей на плечи,
туман,
обними,
как меня обнимал.
Не забыть ее плеч,
туман.
Не забыть ее плач –
обман.
Замерзают в тумане
дома,
то обманет,
то манит
туман.
Тишина.
И белесая тьма.
Ни тебя,
ни меня...
Туман...

ЭПИСТОЛА МОНАШЕСТВУЮЩЕМУ ПИИТУ ТИТУ ОДИНЦОВУ
ВДЕНЬ СРАКОЛЕТИЯ СКОРБНОБЛАЖЕННАГО АВТОРА

Како, Тит, живешь в Анн Харборе суща?
Како океан заливает сушу,
Тако я тебя лобзаю и обнимаю,
Зане душу твою табашну понимаю.
Како всяко брашно и прочие еды
С другом поделивши, отчего и обиды,
Тако в городе французов Париже
Приедешь – и спускай порты пониже,
Зане окружат тебя беспутные девки,
Творя над тобой бесчисленны издевки,
Грош последний из кошеля вымая
И гишпанским воротничком, сиречь герпес, награждая.
Я же по-прежнему схимно проживаю в Техасе,
Мечтая о хлебе, такожды и о квасе,
С неодобрением зрю непотребных техасских девок,
Не имея на оных насущных денег.
Како взявши в руци свою иглу портняжну,
Дробной стопой тащишься в массажну,
Тамо тщишься на водяной постели,
Зане желания твои поспели.
Срак миллионов местных дщерей царя Никиты –
Оле! – не похотью, но говном набиты,
За пользование оной щелью взимают мзду велку
И при этом строят похабно целку.
Отчего живу подобно монасю,
Поезии, деве пречистой – ей молюся,
Тщуся сотворить антологию веку,
Зане труд и пост приличествуют человеку.
Отчего пощуся духовно и всяко,
Таинство творю перстового знака,
В сторону твою, друг мой, Тит, на озерах Велких живущий,
Втуне пребывающий, но тако и сущий.
Прими же лобзания пиита-брата
В день сраколетия онаго и обратно,
Како солнце не заходит над Голубой лагуной сияя,
Тако братской любовью заканчивается эпистола сия.

Аврелия 16-аго,
году 1980-аго от Р. X.,
в Техасе.

СТУДЕНТКА ПО ОБМЕНУ

В будуаре – две девицы
А у Венди – види, вицы
профессухе, профессице
той
что с врубелем живет
полагаются две вицы
и профессорский жилет

когда-то русское искусство
ее предпочитало чувство
но появился аспирант
неся с собой деодорант
а также антиперспирант

а писала она монографию
и любила она моногамию
предлагал он ей порнографию
и смотрела она не мигая

на роскошного трансвеститика
у которого хуй и титька
а любила она аналитика
паралитика
сифилитика

потому что в среде профессорской
а равно и в среде писательской
приходилась она довеском
относясь ко всему касательно

потому завалила греческий
а французский на троечку устный
все пыталась сдать героически
полагая что потс он постный

о посте великом кручинилась
от его молок задыхаючись
почитала она кручоныха
за великую за диковинку

но и стала она профессоршей
ты не шей мне напрасно матушка
на макушке на лысой нету вшей
а во рту ни росинки маковой

потому на белье постельное
покатилась роса небесная
в ресторане она ела тельное
как для тела ее полезное

и раздалося тело вчетверо
и седалище и влагалище
и влюбилась она в чейрмэна
за албанца его полагающа

ибо мира крепила узы
с метрополией и исраэлем
без стыда принимала уды
искривленные и исправленные
удлиненные и овальные
треугольные цилиндрические

эти игры ее анальные
эти пляски ее вакхические

и салазки новозеландские
загибал ей потс необрезанный
и по новой ее желания
исполнялись в среде профессорской

написав диплом
получив дегри
и уста дуплом
раздирать до крика

подкатившись шариком
подкатившись бобиком
догги-стайл жарил он
заманивши в кьюбикл

а улыбка рдела
на щеках розанны
дева знала дело
двигала руками

опершись о полки
пах ее распахнут
на полу опилки
смочены и пахнут

а на двери брежнев
в орденах и фраке
глядел неодобрительно
на голые их сраки

принимала она антипозы
вертикально струилось вымя
и ласкали ее антиподы
параподиями своими

между двух мохнатых зажата
в тихом омуте ее логова
чемодана лоханки ушата
отдавала она богово

но не кесарю или косарю
не поэту и не художнику
а клиенту полковника носарева
диссиденту а не сапожнику

он ей пел о правах человека
заправляя поганый в анус
и покорно моргала веком
словно телка быку отдаваясь

но и бык пахал
а бы по хую
а она: нахал
только охала

ох да ох
да и потс неплох
необрубленный
как у врубеля

уехавши у южному полюсу
упорно глядела на север
страдая по этому пенису
какой он большой и красивый

и в новой и старой Зеландии
подобно цветам тамаринда
ее расцветают желания
по потсам страны тамерлана

и тянутся ниточкой гуси
крича ее лживое имя
и жирная потная гузка
и щуплое девичье вымя

она же как в прошлом студентка
и блеют молочные овцы
она же сжимает стыдливо
похожий на оное овощ

вотще: не придут антиподы
на пастбище в край твой целинный
и робко она антипозы
приемлет и тешет былинкой

пугливую щель половую
куда не скрывается мышка
и смотрит на даль голубую
вздыхает и чешет подмышки.

К НОЖНАМ

«Да Нуссберг засадил...»

(Г. Г.)

«15-й век. Кинжал в ножнах.
Кинжала утерян. Ножны не от
того кинжала.»

(Эрмитаж. Тарасюк?)

О, эти ножны, эти ножки,
О эти выпушки на них!
Черкес точил булатный ножик.
И звал он бабушку: ’– Нанэж!

Пс’т’эк’ва, ncыx’ya, ч’эт’ч’онч’э!
Зачем твоя пх’ач’ич звучит?
Зачем твой нежный голос звонче,
Чем с гор текущие ключи?

Зачем? Зачем? - Черкес взывает.
А Терек прыгает, рыча.
Зачем Тамара раздевает,
А после кличет палача?

Так думал Пушкин, озираясь,
О камень свой кинжал точа.
Коня б да удаль азиата!
И ножны снятся по ночам.

Куда ты свой кинжал вдеваешь,
Скажи, смуглянка, дева гор.
Зачем над головой вздеваешь
Свой неотточенный топор?

О эти выпушки на ножнах,
О эти пушки по ночам!
Заложник пробовал наложниц
Сперва погладить по плечам,

Потом по персям, лядвей трепет
Ему, насильнику, не в новь –
Когда казачка ласки терпит,
Он жадно пьет ее любовь,

Ее остылыя ланиты,
Ея подвижные персты...
И шерстью перси перевиты,
И кошельки у них пусты.

Зачем, зачем? Заложник молвил
И об колено свой кинжал –
Который все еще дрожал –
Рукою преломил безмолвно.

А этих ножен легкий пух,
Черкешенки тяжелый дух –
Он переплавил в вольность оду,
С кинжалом выйдя на свободу?!

24 янв. 1981 .

.
Стр. 202–211
.
< ...........................

_______________________________________________________________________

, СССР - 2 мая , Нью-Йорк , США) - русский поэт .

Биография

Учился на биолого-почвенном факультете Ленинградского университета и на отделении театроведения Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, но был отчислен из обоих. Работал рабочим тарной фабрики, ликеро-водочного завода, рабочим сцены Мариинского театра , маляром в Русском музее , рабочим хозчасти Эрмитажа , рабочим геологической экспедиции и т. д.

С середины 1960-х гг. принимал самое активное участие в неофициальной литературной жизни Ленинграда, составил ряд самиздатских авторских книг (в том числе Иосифа Бродского , Станислава Красовицкого , Генриха Сапгира), самиздатскую «Антологию советской патологии». Проводил квартирные выставки неофициального искусства.

Фундаментальный труд Кузьминского - «Антология новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны » (девять томов начиная с г.). Это издание представляет собой наиболее обширное, систематизированное по регионам и поэтическим группам собрание поэзии самиздата 1950-80-х гг., снабженное комментариями составителя.

Константин Кузьминский скоропостижно скончался 2 мая , 2015 года у себя дома, в городе Лордвиль , штата Нью Йорк от сердечного приступа .

Критика

Даёт анализ «уровня критики» Кузьминского аргументированный - существенное отличие от стиля опусов доморощенного «литературоведа», последовательных только по части обилия грязи, злобности, брани и сквернословия - основных «стилистических» характеристик его «антологии», и везде в этом дилетантском, а потому - претенциозном море анекдотического вранья - «я», «я», «я».

Не меньше и противоположных мнений:

Владислав Кулаков: «Кузьминский - enfante terrible русской поэзии - своим стилем и имиджем может шокировать кого угодно. Он давно разругался с доброй половиной художественно-литературной эмиграции, а о советском литистеблишменте иначе как нецензурно он, кажется, вообще никогда не выражался. Но одно дело имидж и личные вкусы (об этом мы ещё поговорим), и совсем другое - результаты многолетней издательской работы. А они, как говорится, налицо. Девять обильно иллюстрированных толстенных томов (по 800-900 страниц) альбомного формата. Фотографии, документы, живопись, графика, авторские автографы (много факсимильной печати), воспоминания, комментарии - огромное количество информации. И, конечно, стихи, море стихов. Кузьминский в этом море - как рыба в воде. И прислушаться к его мнению, пусть и выраженному в сколь угодно экзотической форме, уверяю вас, стоит.» .

Фильм

Гуманитарные
исследования

Борис Гройс (1978) Евгений Шифферс (1979) Юрий Новиков (1980) Ефим Барбан (1981) Борис Иванов (1983) Владимир Эрль (1986) Владимир Малявин (1988) Михаил Эпштейн (1991) Андрей Крусанов (1997) Константин Мамаев (1998) Лев Рубинштейн (1999) Игорь Смирнов (2000) Валерий Подорога (2001) Вардан Айрапетян и Лена Силард (2002) Владимир Топоров (2003) Михаил Ямпольский (2004) Борис Дубин (2005) Роман Тименчик (2006) (2011)

Отрывок, характеризующий Кузьминский, Константин Константинович

И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d"empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c"est un homme d"esprit votre pere, – сказала она, – c"est a cause de cela peut etre qu"il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.

Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c"est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…

    Константин Константинович Кузьминский (род. 16 апреля 1940, Ленинград) русский поэт. Учился на биолого почвенном факультете Ленинградского университета и на отделении театроведения Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, но был … Википедия

    - (род. 16 апреля 1940, Ленинград) русский поэт. Учился на биолого почвенном факультете Ленинградского университета и на отделении театроведения Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, но был отчислен из обоих. Работал рабочим… … Википедия

    Русская фамилия. Известные носители: Кузьминский, Борис Николаевич (род. 1964) российский литературный критик, переводчик. Кузьминский, Константин Константинович (род. 1940) российский поэт. Кузьминский, Сергей Леонидович (1962 2009) украинский… … Википедия

    Это служебный список стате … Википедия

    - … Википедия

    Поэты самиздата это авторы, для которых участие в неподцензурной литературной жизни конца 1950 х середины 1980 х гг. (и прежде всего публикации в самиздате) было основным способом литературного поведения. Таким образом, в этот… … Википедия

    Это авторы, покинувшие Советский Союз и обосновавшиеся в других странах с начала 1970 х гг., когда такая возможность появилась, и до начала 1990 х гг., когда переезд в другую страну потерял однозначный политический смысл и перестал быть… … Википедия

    Русские поэты третьей волны эмиграции это авторы, покинувшие Советский Союз и обосновавшиеся в других странах с начала 1970 х годов, когда такая возможность появилась, и до начала 1990 х годов, когда переезд в другую страну потерял… … Википедия

    Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса на букву «К» Список составлен по алфавиту персоналий. Приводятся фамилия, имя, отчество; звание на момент награждения; номер по списку Григоровича Степанова (в скобках номер по списку Судравского);… … Википедия

Автобиография

Tzygan, polyak, evrej i russkij {na 5/8}
syn xudozhnika i uchitel"nitzy, i vnuk gallenterejschika i xudozhnika
16 aprelya 1940 goda v bol"nitze uritzkogo, v leningrade, otdelenie ne zapomnil, veroyatno - rodil"noe
1949-57 - pervaya anglijskaya shkola na fontanke
57-60? biofak LGU, gerpertolog
64-69? teatral"nyj in-t, teatroved
59-63 geolog, geofizik, gidrolog, ixtiolog ehstoniya, sibir", kavkaz, krym, kol"skij p-ov
64-67, 68 ehkskursovod goroda, aleksandro-nevskoj lavry, pavlovska, petergofa, alupki
57-75 rabochij tarnoj fabriki, likerno-vodochnogo zavoda, zooparka, mariinskogo teatra, russkogo muzeya, ehrmitazha
15 fevralya - 2 aprelya 1960 goda - 1000 chasov na Pryazhke, spetzial"nost": shizofrenik
69, 70, 72 bexterevka, klinika pavlova, speschial"nost": alkogolik i nevrastenik
57-75 v promezhutkax spetzial"nost": tuneyadetz
1975-76 - Vena, Parizh, Grenobl", Tolstovskaya ferma
76-81 Texas, god professorstva v universitete
81-? N"yu-Jork Publikatzii: 9 tomov Antologii novejshej russkoj poezii u Goluboj laguny {1980-86}
1872 "zhivoe zerkalo" {sosnora, gorbovskij, kushner, brodskij, kkk) s syuzannoj massi gorstka stixov kucha statej rukopisi

I vrode, vse ...

Алисия Бэйкер, журналистка,
строит рожки ККК, 1968?
фото: Г.Донского

У постели сумасшедшего "деда"
(Леонида Петровича, соседа по Староневскому),
1969?, фото "Пти" или "Грана"
( или )

У Михнова-Войтенко на ул. Салтыкова-Щедрина
(с Элен Бакстер-де-Вилль-Морен-Ли-Хант,
дочкой техасского миллионера Ханта,
мать - из Лотреков, писательница, подруга Кокто)
1971?, фото

"На грани октября-ноября 1974 года" К. Кузьминский организовал у себя на квартире первую групповую выставку неофициальных фотографов "Под парашютом", в которой участвовали , В. Михайлов, В. Окулов, О. Корсунова.


ПАРАШЮТ Д-РА ГЛИНЧИКОВА
Константин Кузьминский

What can you offer
Me, mister Proffer?
/из текстов 75-го/ ...

И Валера, безрукий мичман,
поднимает нам якоря,
паруса расправляя птичьи...
/"Фаина", 1981/

Что бы я делал без них? Без денег, без бумаги, без стекол, без ламп - с одними двумя руками... Сделал я выставку художников, 23-х, и понеслось... Согласно предисловию к фотокаталогу, написанному по аглицки под псевдонимом "Igor" Smolensky" /что в переводе означает - Илья Левин, служивший лодочным сторожем на Смоленке/, таковая выставка, "Под парашютом" была открыта "с 26 октября по 1 ноября 1974". И посетило ее "более 500 человек". Предисловие не привожу, не имея на то разрешения от проживающего на Западе автора, но излагаю сам.
Выставку "23-х" посетил сам херр Нуссберг, с кучей ассистентов, и учинил на ней съемки. По отъезде оставил мне ленинградца Валерия Глинчикова, д-ра инженерных наук, завкафедрой, яхтсмена, фантазера и энтузиаста. Валера оказался находкой. Моя отечественная люстра, светившая двумя лампочками в потолок, давала не так чтобы много света, настольные - заставляли картины бликовать, поэтому, с запозданием, был сделан к выставке фотографов "рассеянный свет". Завкафедрой Глинчиков прислал мне пару лаборантов, с казенной электротехникой и позаимствованным, невем где, почти цельным парашютом. Мальчики быстро навертели лампочек в центре и по углам, затянули весь потолок парашютом /разумеется, в рабочее время/ и удалились. Стены под фотографии заделали серым картоном, тоже где-то спертым, а под Пчелинцева я пустил холст, принесенный кем-то из художником. Из остатков этого холста матушка выкроила мешки для израильского архива, и я их берегу и посейчас. Фотобумага, естественно, тоже была краденая /но этим уже занимались сами фотографы/, а больше аксессуаров не требовалось.
, естественно, свалил до открытия выставки, и я его выставил "анонимом" из имевшихся у меня работ, одну: "Но не насытившаяся" /девица сидит за столом и жрет гантели/, она же и на задней обложке каталога. Остальные - не только не подвели, но наоборот, поднавели еще с собой. - привел своего друга Анатолия Сапроненкова, кто-то приволок фотолюбителя "Квасова" /псевдоним/, который снимал только руки, нарисовался Виля Оникул, словом, к моей полудюжине - прибавилось еще человек семь. Обычная история. И на выставке художников - к полудюжине зачинателей прибавилось еще полторы, отчего число стало 23. Фотографов же было 13. Включая отсутствовавшего Мишу Пчелинцева, которого я не мог разыскать и представил его работами 59-го года, из тех, что выставлялись в Политехническом /вычетом украденной Кривулиным/. Помимо трех серьезных стен, занятых почти целиком , и , Нарышкин насовал чего ни попадя в свой угол /протащил, например, портрет жены - не по качеству, а чтоб на девочек его не грымзела/, пробки Славы Михайлова - пришлось на шкаф, затянутый холстом, а явившийся под завязку /самый старый участник выставки/, получил, как и Галецкий до него, во владение - дверь. Свои фотоработы я не выставлял, потому что снимать не умею, хотя и хотел. Но напечатать с моих безобразных негативов никто не брался.
Сделан был и каталог. В декабре-январе посетил меня издатель Карл Профер /изд-во "Ардис", Мичиган/, будучи человеком предусмотрительным - антологии свои я ему не дал, а предложил фотокаталог. Были сделаны и негативы, и дизайн, и обложка /фото , шрифты Петроченкова, композиция моя/, и отосланы на Запад. В Вене Профер по телефону сообщил мне, что фоты для печати плохи, отчего издать каталог нельзя. Что не помешало ему - использовать фотографии для своих обложек - альманахов "РЛТ" /"Часы" /, иллюстраций к журналу "Глагол" /фото / и, естественно, без указаний, не только откуда, но и самих авторов. Об деньгах и не говорю: не заплатил. Так я впервые познакомился с нравами капиталистического Запада. При этом, цвета для обложек подбирал дальтоник.(*)
По счастью, помимо мелких акул капитализма, меня всегда окружали караси. И конечно, идеалисты. Мечтали мы снять фильмик о Петербурге, с воды, для чего Глинчиков возил нас на яхту /но не на ней/, катал на моторке, а потом я сам нанял одного друга с мотором - уже перед самым отъездом, и взял фотографа и кинооператора. Кинокамера сломалась еще на спуске, на Мойке, и Геля Донской пошел домой. В лодку он всяко бы не поместился. Помимо моей секретарши /объемы см. на фото/, явился с Веруней, и в основном занят был ей. "Снимай, снимай, вот кадр!" - кричу ему, отпускает он Верунину грудь - "А? Где?" и щелкает, не глядя. Единственный прок - состоялось прощание с "Северной Венецией", всю ночь мотались по Неве и каналам, и дочку свою с ее братиком покатал. Кадров же, практически, не осталось. А вдохновил меня на это - яхтсмен и аквалангист Валера Глинчиков, чистая душа. Сейчас его носит по Балтийскому и Средиземному, открытки шлет, но в Мексиканский залив никак не соберется. Мечтатель, все ищет меценатов - не себе, для меня! Ими - их руками и силами - и делались мои выставки. А на фото их нет... Парашют я снял перед отъездом, пыли в нем накопилось... Полгода висел. ------------------
прим. ККК - 2006:
(*) Что я ему – и написал, по выезде (не учтя, что дальтоником-макетёром была его жена, Эллендеа или Элленди, путём которой он молочно побратался – с Бродским… На чьи до-нобилевские гонорарии – и было раскручено издательство «Ардис»**. За что Бродский обозвал его «гутенбергом», а вторивший ему во всём Серёженька Довлатов – вовсе даже патриотически «иваном фёдоровым»… знаем мы этих тутошних гутен-бергеров… ворьё и гешефтмахеры).
(**) Оригиналами же для репринтов раритетов 1920-х – снабжал его Гелька Донской, библиоман (и самиздатчик, за что – сиделый, изрядно). Сам гутенберг ни хрена не понимал в русской литературе – он её преподавал… Но никто Карлушу Проффера за это (и за то) не удавил, напротив: помер сам собой, и почётно хоронили, размазывая слюни и сопли – нобелевские лауреаты и попсовики-затейники (с.довлатов). Тьфу!

Дональд Фрэнсис Шиен и Константин Кузьминский
Еще несколько фотографий выставки Под парашютом из "Антологии новейшей русской поэзии у Голубой лагуны в 5 томах"(Константин К. Кузьминский и Григорий Л. Ковалев)

Из интервью : В 1968 году я вернулся, отслужив в армии и приятель потащил меня в кофейню на Малую Садовую. Там по вечерам собиралась "демократическая" шпана: художники, фарцовщики, "центровые", студенты, люди уличного романа. Как-то появился весьма колоритный персонаж в сатиновых штанах и прямо подошел к нашей компании.
Это был Костя Кузьминский. Нас никто не знакомил, но по глазам он сразу опознал "своих". С помощью Кости круг знакомств расширился. Тогда мы уже понимали, что существует два мира: "советский придворный" и "неподвластный творческий". Этот круг не был большим, на весь город было около двадцати точек - частных квартир (слово "салон" никогда не нравилось, салон - это кокаин, курсистки, бледные лица, предчувствие переворота, обглод), где можно было встретить интересных, живых творческих людей.
Например, у Кузьминского была удивительная библиотека, и он с легкостью давал читать книги, в том числе редкие издания Хлебникова, Крученых, Обериутов. В его квартире появлялись Горбовский, Эрль, Соснора, Довлатов, Веня Ерофеев, Шемякин, Овчинников, Лен. Там же мы сделали выставку "Под парашютом". Кстати, идею названия я предложил. Хотелось во время выставки превратить квартиру в необычный выставочный зал. Так и появился парашют, свисающий с потолка. Вообще это был хеппенинг. Дверь открывала многострадальная мама Кузьминского, сам он лежал на диване в центре, в бордовом халате, приходили чекисты: чистое бритье, брилиатиновый пробор, кримпленовые костюмы.

Стоят: В. Квасов, С. Михайлов,