Абсурдизм это направление в авангардной художественной культуре середины 20 века. Абсурдизм – часть мировоззренческой теории экзистенциализма, своеобразная реакция художника и философа на череду кровавых, охвативших мир войн, и показавших, что человеческая жизнь – пыль и неиссякаемый источник страданий.

Корни абсурдизма

Корни абсурдизма, как художественного явления, гораздо глубже, в концепциях философа датского происхождения XIX века Сёрена Кьеркегора, он приходит к теории абсурда в нескольких своих трудах, однако цельно и наиболее аргументировано, она представлена в одной, считающейся классической. В своей философской работе «Страх и трепет» Кьеркегор выводит библейский сюжет о жертвоприношении Авраама.

Человеческая жизнь абсурдна и несвободна – таков вывод философа. Авраам вынужден принести Богу в жертву своего сына, ибо вера его в Небесного Отца безгранична. Убийство возведено в высокий ранг священного деяния, по сути – нелепость, приносящая глубокие страдания.

Парадоксом является и возвращение Исаака Аврааму, которое невозможно логически осмыслить. Вера в творца абсурдна, делает вывод философ, потому что не поддаётся обоснованию, но она действенна. Авраам непоколебим, ибо все смыслы и аргументы человека давно потерпели фиаско, остаётся лишь один – божественный. Лучшим доказательством абсурдности бытия есть примеры, приводимые как аргумент её величия.

Если Кьеркегор, а также в некоторой степени Ф. Достоевский, Ф. Ницше, Л. Шестов, Н. Бердяев, Э. Гуссерль – это корни абсурдизма, то Камю и Сартр – оформили теорию в определённую стройную философскую концепцию. Краеугольными с этой точки зрения являются труды: А. Камю «Миф о Сизифе» (1942) и Ж.П. Сартра «Бытие и ничто»(1943). Отчасти и их ранние произведения «Посторонний» Камю и «Тошнота» Сартра.

Следует отметить, что экзистенциалистские настроения обостряются в периоды глобальных катаклизмов и катастроф. Этими идеями пронизаны творчества Дж. Джойса, Р.М. Рильке, Ф. Кафки, Ф. Селина и многих других писателей вне зависимости от их взглядов и политических пристрастий. В России это направление развиваетсяи ужодит в так называемый «чёрный» юмор. Пример тому – обэриуты (Д. Хармс, А Введенский, Н. Олейников.

Естественно, экзистенциальные идеи не прошли мимо изобразительного искусства (С. Дали, П. Пикассо, О.Цадкин) музыки (К. Пендерецкий, И. Стравинский, А. Шенберг)

Камю в знаменитом мифе-манифесте рассматривает абсурд, как конфликт идеалов. Человек желает быть значимым, но встречает только холодное равнодушие Вселенной (Бога). Осознание ненужности и пошлой бессмысленности существования приводит его к мысли о самоубийстве. Суицид – признание своей бесполезности, выход из абсурда бытия и осознанное решение покончить раз и навсегда с суетностью жизни.

Есть ещё один вариант: «прыжок веры», (тут общее с Кьеркегором), который примиряет человека с абсурдностью существования. Камю видит в нём приют в обмане. Отсюда ещё один вывод художника: принятие и примирение с фактом абсурдности бытия. Смысл свободы в выборе индивидуума. Личность, сосредоточенная на стремлении следовать своим путём. Тогда сама личность расширяет границы, осознаётся как малая Вселенная.

Жан-Поль Сартр в книге «Бытие и ничто» выводит тезис: абсурдно, что мы родились, абсурдно, что мы умрём. Человека всю его жизнь преследуют видения о совершенстве. Воплощенный в материю тела и живущий в материальном мире, он включён в процесс бытия. Таким образом, личность составляет представление о своих возможностях, решает: воплотить или уничтожить их.

Родина абсурдизма

Родиной абсурдизма, как литературного течения, считают Францию, однако его основоположники отнюдь не французы. Ирландец Беккет и румын Ионеско писали по-французски, то есть не на родных своих языках. Ионеску, был билингвой. Именно языковая чужеродность, (отмечал Сартр) давала ему преимущество и наделяло умением препарировать языковые конструкции и доводить их до бессмысленного состояния. То же самое наблюдается и у Беккета. Заведомый недостаток обращается у авторов в достоинство. Язык в их пьесах – это препятствие в общении, лексический строй превращается в идеологию направления.

В основе абсурдизма лежит релятивистское (от латинского Relatives – относительный). Мироощущение, основанное на отрицании познания мира.

Манифестом абсурдизма в драме признана пьесы Э.Ионенско «Лысая певица»(1950) и С. Беккета« В ожидании Годо» (1953), которые положили начало «театру абсурда». Существуют несколько синонимичных названий: « «антитеатр», театр парадокса, насмешки, нигилистический.

Считают, что предтечей абсурда в драме был француз А Жарри с его комедиями «Король Убю», «Убю на холме» и другими, написанными на стыке 19-20-ых веков. Примечательно, что само направление сложилось не во время Второй мировой войны и даже не после, а практически через десятилетие. Потребовалось время, чтобы осознать ужас катастрофы, пережить и отстраниться. Только после этого художественная психика способна превратить катастрофу в материал для своих произведений.

В эссе «Театр абсурда» (1989) Ионеско противопоставляет им же созданный театр бульварным пьесам и драматургии Брехта. Первые, по его мнению, отдают предпочтение тривиальному – повседневные заботы, адюльтеры, простые истории, как картинки. Брехт напротив слишком поэтичен. На самом деле главные наваждения жизни – любовь, смерть и ужас.

Идее культовой пьесы «Лысая певица», по признанию автора, он обязан самоучителю английского языка. Его персонажи строят бессмысленные фразы-клише, произносят предложения механически, так, словно их язык, – неестественные двуязычные разговорники, где мысли и слова сводятся к простым банальностям, не имеющим ничего общего с жизнью и чувствами.

Сюжет, поведение героев пьесы непонятны, алогичны, порой просто эпатажны. Отражая отсутствие любого взаимопонимания, как в языке, так в поведении, пьеса воссоздаёт картину хаоса. Эжен Ионеско считает, что абсурд его пьесы – это отсутствие языка как такового, проблема – чисто лингвистическая. Личность – прежде всего составляет индивидуальная речь, утрата её приводит к разрушению самой личности. Пьеса – призыв бороться с любыми, навязываемыми шаблонами: политическими, философскими, литературными, потому что именно они нивелируют нас.

Если в творчестве экзистенциалистов абсурд неотделим от бунта против «удела человека», то приверженцы абсурдизма как такового, чужды протест и восхваление великих идей человечества. Герой театра абсурда уверен, что миром движет невидимая необъяснимая сила, против которой он не в состоянии восстать и бороться (Э.Ионеско «Заметки за и против»). Однако в то же время человек не в состоянии отказаться от поисков смыслов и причин, в которых обречён жить, но поиски безрезультатны и ни к чему не приведут.

«В ожидании Годо» (1952) – название нашумевшей пьесы ирландского писателя и драматурга, лауреата Нобелевской премии по литературе(1969) Самюэля Беккета.

Главные её герои бродяги Владимир и Эстрагон в томительном ожидании предстоящей встречи с неким Годо, которому так и не суждено появиться. Они задаются вопросом: зачем ждут, не могут найти ответ, но зритель он известен. Мы здесь, в чудовищной неразберихе мира, для того, чтобы ждать. Многие ли могут дать ответ на вопрос чего и зачем? С одной стороны, считает Беккет, человеческая жизнь и посвящена вечному ожиданию, с другой – Годо, воплощение «невыразимого», как и сам смысл жизни.

В 1950-1960-е годы заметными произведениями абсурда стали пьесы Беккета «Эндштиль», «Последняя лента Креппа», «Счастливые дни», Ионеско – «Бред вдвоём», «Жертва долга», «Носорог», «Бескорыстный убийца».

В те же 50-ые в Париж приезжает испанец Ф. Аррабаль, которому театр абсурда приходится по душе. Он тоже начинает писать, следуя модному направлению, и тоже на неродном ему языке, французском. Его пьесы хорошо известны. Это «Пикник», «Кладбище автомобилей», а также более поздние – «Сад наслаждений», «Архитектор и ассирийский император».

Слово абсурдизм произошло от латинского absurd, что в переводе означает – нелепый.

В логике под абсурдом обычно понимается внутренне противоречивое выражение. В таком выражении что-то утверждается и, отрицается одновременно, как, скажем, в высказывании "Русалки существуют, и русалок нет".

Абсурдным считается также выражение, которое внешне не является противоречивым, но из которого все-таки может быть выведено противоречие.

Например, в высказывании "Иван Грозный был сыном бездетных родителей" есть только утверждение, но нет отрицания и нет соответственно явного противоречия. Но ясно, что из этого высказывания вытекает очевидное противоречие: "Некоторая женщина является матерью, и она же не является матерью".

Абсурдное как внутренне противоречивое не относится, конечно, к бессмысленному. "Разбойник был четвертован на три неравные половины" - это, разумеется, абсурдно, однако не бессмысленно, а ложно, поскольку внутренне противоречиво.

Логический закон противоречия говорит о недопустимости одновременного утверждения и отрицания. Абсурдное высказывание представляет собой прямое нарушение этого закона.

Понимание абсурда как отрицания или нарушения какого-то установленного закона широко распространено в естественных науках.

Согласно физике к абсурдным относятся, например, такие, не согласующиеся с ее принципами утверждения, как "Космонавты долетели с Юпитера до Земли за три минуты" и "Искренняя молитва преодолевает земное притяжение и возносит человека к Богу". Абсурдны с точки зрения биологии высказывания: "Микробы зарождаются из грязи" и "Человек появился на Земле сразу в таком виде, в каком он существует сейчас".

Никакой особой определенности в употреблении слова "абсурд", разумеется, нет. Даже в логике понятия "бессмысленное" и "абсурдное" употребляются как взаимозаменяемые. В обычном языке абсурдным называется и внутреннее противоречивое, и бессмысленное, и вообще все нелепо преувеличенное, окарикатуренное и т.п.

В логике рассматриваются доказательства путем приведения к абсурду: если из некоторого положения выводится противоречие, то это положение является ложным.

Есть также художественный прием - доведение до абсурда, имеющий, впрочем, с данным доказательством только внешнее сходство.

О носе американской актрисы Барбары Стрейзанд один рецензент сказал: "Ее длинный нос начинается от корней волос и кончается у тромбона в оркестре". Это - абсурдное преувеличение, претендующее на комический эффект.

И еще пример - из армейской жизни, интересный не столько сам по себе, сколько комментарием к нему.

Новобранец-артиллерист неглуп, но мало интересуется службой. Офицер отводит его в сторону и говорит: "Ты для нас не годишься. Я дам тебе добрый совет: купи себе пушку и работай самостоятельно".

Обычный комментарий к этому совету таков: "Совет - явная бессмыслица. Купить пушку нельзя, к тому же один человек, даже с пушкой, не воин". Однако за внешней бессмысленностью проглядывает очевидная и осмысленная цель: офицер, дающий артиллеристу бессмысленный совет, прикидывается дураком, чтобы показать, как глупо ведет себя сам артиллерист.

Этот комментарий показывает, что в обычном языке бессмысленным может быть названо и вполне осмысленное высказывание. 3.

СИНТАКСИЧЕСКИЕ НАРУШЕНИЯ

Каждый язык имеет определенные правила построения сложных выражений из простых, правила синтаксиса. Как и всякие правила, они могут нарушаться, и это ведет к самому простому и, как кажется, самому прозрачному типу бессмысленного.

Скажем, выражение "Если стол, то стул" бессмысленно, поскольку синтаксис требует, чтобы во фразе с "если..., то..." на местах многоточий стояли некоторые утверждения, а не имена. Предложение "Красное есть цвет" построено в соответствии с правилами. Выражение же "есть цвет", рассматриваемое как полное высказывание синтаксически некорректно и, значит, бессмысленно.

В искусственных языках логики правила синтаксиса формулируются так, что они автоматически исключают бессмысленные последовательности знаков.

В естественных языках дело обстоит сложнее. Их синтаксис также ориентирован на то, чтобы исключать бессмысленное. Правила его определяют круг синтаксически возможного и в большинстве случаев позволяют обнаружить то, что, нарушая правила, выходит из этого круга.

В большинстве случаев, но не всегда. Во всех таких языках правила синтаксиса весьма расплывчаты и неопределенны, и иногда просто невозможно решить, что еще стоит на грани их соблюдения, а что уже перешло за нее.

Допустим, высказывание "Луна сделана из зеленого сыра" физически невозможно и, следовательно, ложно. Но синтаксически оно безупречно. Относительно же высказываний "Роза красная и одновременно голубая" или "Звук тромбона желтый" трудно сказать с определенностью, остаются они в рамках синтаксически возможного или нет.

Кроме того, даже соблюдение правил синтаксиса не всегда гарантирует осмысленность.

Предложение "Квадратичность пьет воображение" является, судя по всему, бессмысленным, хотя и не нарушает ни одного правила синтаксиса русского языка.

В обычном общении многое не высказывается явно. Нет необходимости произносить вслух то, что собеседник поймет и без слов. Смысл сказанной фразы уясняется из контекста, в котором она употреблена. Одно и то же неполное выражение в одной ситуации звучит осмысленно, а в другой оказывается лишенным смысла. Услышав, как кто-то сказал: "Больше четырех", далеко не всегда можно быть уверенным, что это какая-то ерунда. Например, в качестве ответа на вопрос: "Который час?" - это выражение вполне осмысленно. И в общем случае оно всегда будет осмысленным, если возможно восстановить недостающие его звенья.

Контекст - это всегда известная неопределенность. Опирающееся на него суждение о синтаксической правильности столь же неопределенно, как и он сам.

Поэт В.Шершеневич считал синтаксические нарушения хорошим средством преодоления застылости, омертвения языка и конструировал высказывания, подобные "Он хожу".

Внешне здесь явное нарушение правил синтаксиса. Но только контекст способен показать, отсутствует ли в этой конструкции смысл и так ли непонятна она собеседнику. Ведь она может быть выражением недовольства стесняющими рамками синтаксиса. Может подчеркивать какую- то необычность или неестественность походки того, кто "хожу", или, напротив, сходство ее с манерой ходить самого говорящего ("Он ходит, как я хожу") и т.д. Если отступление от правил не является простой небрежностью, а несет какой-то смысл, улавливаемый слушателем, то даже это, синтаксически заведомо невозможное сочетание, нельзя безоговорочно отнести к бессмысленному.

И потом, нет правил без нарушений. Синтаксические правила важны, без них невозможен язык. Однако общение людей вовсе не демонстрация всемогущества и безусловной полезности этих правил. Мелкие, непроизвольные отступления от них в практике живой речи явление обычное.

Иногда синтаксис нарушается вполне осознанно, с намерением достичь какого-то интересного эффекта.

Вот цитата из сочинения современного французского философа: "Что такое религиозная мифология, как не абсурдная мечта об идеальном обществе? Если всякая апология необузданного желания ведет к репрессии? Если заявления о всеобщей будущей свободе скрывают жажду власти? Если религия - это другое наименование для варварства?" При сугубо формальном подходе здесь неправильный синтаксис. Три раза условное высказывание обрывается на своем основании и остается без следствия. Но в действительности это только риторический прием, использующий для большей выразительности видимость отступления от синтаксических правил.

Известное всем со школьных лет "Путешествие из Петербурга в Москву" А.Радищева написано языком, для современного слуха непривычным: "В одну из ночей, когда сей неустрашимый любовник отправился чрез валы на зрение своей любезной, внезапу восстал ветер, ему противный, будущу ему на среде пути его. Все силы его немощны были на преодоление разъяренных вод".

Это странное звучание не связано с тем, что перед нами проза отдаленного XVIII в. "Философы и нравоучители, - читаем у жившего в это же время Д. Фонвизина, - исписали многие стопы бумаги о науке жить счастливо; но видно, что они прямого пути к счастию не знали, ибо сами жили почти в бедности, то есть несчастно". Это совсем близко к нашему современному языку. В "Путешествии" же язык нередко нарочито "остранненный" (от слова "странный"), своеобразно пародирующий возвышенный стиль и архаику. И одним из средств этого "остраннения" языка служит свободное обращение с правилами синтаксиса русского языка XVIII в. не особенно, впрочем, отличающимися от нынешних правил. Очевидно, что нарушение синтаксиса не ведет здесь ни к какой неясности смысла.

Особенно часто страдают правила языка при столкновении с юмором, для которого каждый штамп серьезная угроза. "Так это давно случилось, - сожалеет один фельетонист, - что никого как следует и не увиноватишь". "Ученые сцепляются, - констатирует другой, - по проблеме "хищник - жертва". "Все реже встречаемость меховых изделий", "отшибность здесь для молодого", "говорит стыло охотник, углубляясь в точение пилы", "какая извергнется строгость", "охотник, сносив самодеятельность обуток, по скалам и чертолому за охотничьим объектом бежит босиком", "замок на ларьке и текстура: "Закрыто" - все эти выражения, взятые из фельетонов, в конфликте с правилами языка. Но это сознательный, творческий конфликт, призванный заставить фразу звучать свежо и ново. И что важно, правила нарушены, а смысл и опирающееся на него понимание остаются. 4.

(входящего в том числе и в арсенал "речевой самообороны").

Желаю вам легко отшучиваться в переговорах, доводя до абсурда атаки оппонента. Или красиво использовать "перевод стрелок" если это наилучший способ уйти от атаки.

Приемы для защиты

На вас идет атака, а вы с помощью юмора ее утрируете.
Классика жанра: "А может, тебе еще и ключи от квартиры, где деньги лежат?".
Тут иногда когда из вас активно выбивают скидку вы можете с юмором ответить:
"Что же вы просите только 20% скидки? Давайте мы вам 30%, 40% дадим… а может вообще бесплатно проект сделаем".
Если вдруг вас в очередной раз просят поработать на выходных, то тоже можно с юмором.
"Да давайте я вообще сюда раскладушку принесу, и буду прямо здесь спать. Зачем мне с женой и детьми встречаться? Да не надо мне этого".
Если атакующий адекватный, то обычно понимает, что он переборщил со своей атакой. Если не адекватный - то лучше этот прием не использовать. Юмор не все понимают.
Предлагаю посмотреть этот прием в классике:

Перевод стрелок

Атакующий пытается психологически надавить на вас, а вы переводите эту атаку на кого-то другого (или на что-то другое).
"Это не ко мне, это к Ивану Ивановичу".
Но учитываем, что Иван Иванович может потом не одобрить то, что вы на него лишние проблемы переводите. Поэтому хорошо работает, когда идет перевод стрелок на что-то неодушевленное.
"Ребята, я бы рад всей душой вам это сделать за три дня. Но смотрите - инструкция, технические требования, здесь 7 дней написано. Ну, никак".
И атаку на себя переносите на что-то неодушевленное - на регламенты, на законы, на правила. Тут обычно атакующий снижает свой напор, т.к. вас ему атаковать уже сложнее.

Предлагаю посмотреть как этот прием с юмором, в анекдоте, описывает В.В. Путин:

Доведение до абсурда
Суть приема в том, что вы доводите до абсурда высказывание оппонента, и оно становится нелепым.
Из теледебатов:

Вопрос: "В Москве сейчас планируется строительство большого количества многоэтажек. Как показали события 11 сентября спасения нет с верхних этажей, если внизу будет пожар".

Ответ: "Вы знаете, конечно можно дойти до маразма: перестать строить высотные дома… перестать строить самолеты, они являются средством террористов, как мы увидели… перестать выпускать автомобили, которые используются в качестве тарана…".

Из фильма "Небесный суд".

По сюжету после того, как попадаешь на тот свет - участвуешь в судебном заседании, где решают, куда тебя отправить в рай ("сектор покоя") или в ад ("сектор раздумий"). И адвокат, в этом фильме в своих речах очень любит использовать прием "доведение до абсурда".

В ответ на обвинение, что подсудимый убил кошку, т.е. живое существо.

… Адвокат обращается к одному из присяжных: "Как часто в своей земной жизни вы кипятили воду?".
- Ну, разумеется, часто.
- Для чего?
- Ну, затем, чтобы вода была безопасной.
- Так… значит вы преднамеренно убили примерно 10 млн. амеб? Простейших животных, которые умели дышать, переваривать пищу…
- А скажите, пожалуйста, а на вашем счету, сколько жертв?
Адвокат обращается к другому присяжному и показывает коробочку с мертвым тараканом.
- Ну… это же просто таракан.
- Да...да… это таракан, которого мы давим тапками, травим дихлофосом, это то существо, которое каждый из нас мог раздавить в последний миг своей жизни… и справедливо ли получить за это билет в "сектор раздумий (ад)"? Господа присяжные, скажите мне, где заканчивается рефлекс, по которому мы можем прихлопнуть комара или муху, и начинается убийство?

В ответ на обвинение, что подсудимый лгал, а ложь это страшный грех.

"Ну что сказать после этих страшных слов… Корень всех зол - ложь… Кто более достоин "сектора раздумий (ада)", как не партизан, который нагло лжет фашистам, что наши в овраге, хотя они в курятнике? А может быть врач, который обмишурил ребенка и сказал ему, что зубы сверлить совсем-совсем не больно? Нет-нет... наверное, муж, который говорит своей стокилограммовой жене, что она совсем не похожа на бегемота, разве что своими веселыми глазками… Господа… это тоже ложь!"

Надеюсь, эти видеозарисовки прояснили этот прием.

Желаю, красиво использовать прием "доведение до абсурда" в своей жизни.
рекомендации от Сергея Шипунова,
руководителя
"Университета Риторики и
Ораторского Мастерства"

Философские этические теории имеют богатую историю, которая уходит корнями к философской максиме Сократа : “Познай самого себя”. Все религиозные учения являются, прежде всего, этическими учениями, так как решают вопрос о смысле человеческого бытия. Этот вопрос в той или иной форме ставится и в работах западноевропейских философов-экзистенциалистов. Анализируя философские этические теории, мы познаем народ, который является их носителем.

Целью настоящего доклада является попытка анализа философской системы Альбера Камю , представленной в его работе: философском эссе “Миф о Сизифе”, с позиций теории этногенеза Льва Николаевича Гумилева. Эта работа выбрана не случайно, ибо является первой философской работой знаменитого французского писателя и мыслителя. Она была написана совсем еще молодым человеком, недостигшим тридцатилетнего возраста. Поэтому на нее еще не наложил отпечаток последующий богатый социально-политический опыт автора. В ней в наиболее рафинированном виде представлены мироощущенческие истоки западноевропейского экзистенциализма, чему в немалой степени способствовал писательский талант Альбера Камю.
1. Ощущение абсурда — исток философских изысканий А.Камю
Знаменательна фраза, которой открывается “Миф о Сизифе”: “ На нижеследующих страницах речь пойдет о чувстве абсурда, обнаруживаемом в наш век повсюду, — о чувстве, а не о философии абсурда, собственно говоря, нашему времени неизвестной”.
Действительно, это произведение порождено чувством, владеющим в наше время многими представителями европейской интеллигенции, чувством разлада между окружающим миром и человеческим разумом, “разлада между человеком и его жизнью”. Но Камю явно скромничает, говоря о том, что его эссе не посвящено философии, проистекающей из этого чувства. Легкая и вместе с тем емкая форма философского эссе позволяет передать не только оттенки чувств и настроений, но и изложить логически связную систему взглядов, хотя, быть может, и не до конца выдержанную в строгих канонах философских категорий. Но таковы особенности жанра эссе.
Глубина чувства абсурда заставляет Камю с первых страниц поставить вопрос о смысле человеческого существования в самой категорической форме: “Есть одна лишь по-настоящему серьезная проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями – второстепенно”. В этой постановке Камю понимает самоубийство не как социальный феномен, не как результат болезненной рефлексии, а как выход из философского осознания ничтожности человеческого существования. Таким образом, речь идет не о психофизиологической или социальной патологии, а о радикальном разрешении философской проблемы смысла человеческого существования на индивидуальном уровне.
Из чего складывается ощущение абсурдности существования у благополучного нормального человека, современника Камю? С мастерством, присущим талантливому художнику, Камю описывает истоки этого чувства: “Родословная абсурдного мира восходит к нищенскому рождению. Ответ “ни о чем” на вопрос, о чем мы думаем, в некоторых ситуациях есть притворство…. Но если ответ искренен, если он передает то состояние души, когда пустота становится красноречивой, когда рвется цепь каждодневных действий и сердце впустую ищет утерянное звено, то здесь как будто проступает первый знак абсурдности. Бывает, что привычные декорации рушатся. Подъем, трамвай четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме – вот путь, по которому легко пройти день за днем. Но однажды встает вопрос “зачем?”. Все начинается с окрашенной недоумением скуки. “ Начинается” – вот что важно. Скука является результатом машинальной жизни, но она приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует дальнейшее, либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо окончательное пробуждение. А за пробуждением рано или поздно идут следствия: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни”.
“Элементарность и определенность происходящего составляют, — по мнению Камю, — содержание абсурдного чувства”. Это чувство усиливается перед лицом смерти: ”Изо дня в день нас несет время безотрадной жизни, но наступает момент, когда приходится взваливать ее груз на собственные плечи. Мы живем будущим: “завтра”, “позже”, “когда у тебя будет положение”, “с возрастом ты поймешь”. Восхитительна эта последовательность – ведь, в конце концов, наступает смерть…. В мертвенном свете рока становится очевидной бесполезность всех наших усилий”.
Чувство абсурда становится в философии Камю истоком абсурда, как исходного онтологического понятия в его философской системе, хотя об онтологии абсурда автор нигде не говорит прямо. Проследим, как приходит Камю к понятию абсурда.
2. От ощущения абсурдности к абсурду


Обращаясь к вопросу познания окружающего мира, Камю со страстной горечью констатирует его непознаваемость. Но его вывод – это не классический агностицизм идеализма. Его вывод, преломленный через призму эмоционального желания живущего с чувством абсурда индивида понять “самого себя”, носит очень “очеловеченный” характер. Камю сразу отмечает два “порочных круга”, в которые попадает человеческий разум в попытке познать себя. Первый круг порождается противоречиями рефлектирующего мышления, известными со времен Аристотеля. Эти противоречия возникают, когда система, пользуясь аппаратом двузначной классической логики, пытается определить саму себя. Простейшим примером такого противоречия является высказывание: ”Все мои утверждения ложны”, которое приводит к логической неопределенности или самопротиворечивости. Для рефлектирующего экзистенциального разума подобные логические противоречия становятся еще одним кошмаром, усугубляющим чувство абсурда. Камю пишет: ”Этот порочный круг является лишь первым в том ряду, который приводит погрузившийся сам в себя разум к головокружительному водовороту. Сама простота этих парадоксов делает их неизбежными”.
Камю очень категоричен в своих требованиях к познанию мира: “понять – значит, прежде всего, унифицировать”, и вместе с тем, по-человечески эгоистичен в них: “Чтобы понять мир, человек должен свести его к человеческому, наложить на него свою печать”. Это стремление к Абсолюту, хорошо понимаемому и воспринимаемому, отталкивает Камю и от рациональной метафизики Парменида: “Стоит нам перебраться через пропасть, отделяющую желание (желание Абсолюта) от цели (познание) и утверждать вместе с Парменидом реальность единого…, как мы впадаем в нелепые противоречия. Разум утверждает всеединство, но этим утверждением доказывает существование различия и многообразия, которые пытается преодолеть. Так возникает второй порочный круг. Его вполне достаточно, чтобы погасить наши надежды”.
В вопросах познания экзистенциальный разум исходит из человеческого “бессознательного чувства, желания ясности”, которое соединенное с таким же ностальгическим стремлением к Абсолюту, естественно приводит к заключению о непознаваемости мира, тем самым, усугубляя ощущение абсурда: “Ностальгия по Единому, стремление к Абсолюту выражают сущность человеческой драмы”.
Итак, все попытки рационального познания мира тщетны, так как противоречиво само человеческое мышление! И опять талантливое перо писателя дает блестящее по своей эмоциональной наполненности описание внутреннего состояния рефлектирующего индивида, попытавшегося воспарить над абсурдностью повседневного существования с его неизбежным страшным концом – смертью: “В безысходной противоречивости разума мы улавливаем раскол, отделяющий нас от собственных наших творений. Пока разум молчит, погрузившись в мир надежд, все отражается и упорядочивается в единстве его ностальгии. Но при первом же движении этот мир дает трещину и распадается: познание остается перед бесконечным множеством блестящих осколков. Можно прийти в отчаяние, пытаясь собрать их заново, восстанавливая первоначальное единство, приносившее покой нашим сердцам”.
Неутешительны также выводы автора о возможностях науки в ее объяснении окружающего мира: “Сколько веков исследований, сколько самоотречений мыслителей, а в итоге все наше познание оказывается тщетным. Кроме профессиональных рационалистов, все знают сегодня о том, что истинное познание безнадежно утрачено. Единственно осмысленной историей человеческого мышления является история следовавших друг за другом покаяний и признаний в собственном бессилии”.
Камю противопоставляет реальность существующего, ощущаемого мира неспособности науки объяснить и преподнести человеку мир целиком: “Запах травы и звезды, иные ночи и вечера, от которых замирает сердце, — могу ли я отрицать этот мир, всемогущество коего я постоянно ощущаю? Но всем земным наукам не убедить меня, что этот мир мой… с помощью науки можно улавливать и перечислять феномены, нисколько не приближаясь тем самым к пониманию мира… . В психологии, как и в логике, есть многочисленные истины, но нет Истины”.
Но если мышление противоречиво, а наука не может познать мир в целом, то следовало бы признать, что ущербно мышление человека. Но экзистенциальное сознание этого не признает, а делает головокружительный логический кульбит: “Сам по себе мир просто неразумен, и это все, что о нем можно сказать”! Таким образом, из непознаваемости мира вытекает его неразумность. Тем самым гносеологическое противоречие между сознанием и миром Камю переносит на онтологическую глубину. Психологически понятно, чем обусловлен такой шаг. В экзистенциальном подходе Камю первично человеческое “Я” с его чувствами, рефлексией, гордыней и непониманием окружающего мира. Он пишет: “Отчужденный от самого себя и от мира, вооруженный на любой случай мышлением, которое отрицает себя в самый миг собственного утверждения, — что же это за удел, если я могу примириться с ним, лишь отказавшись от знания и жизни, если мое желание наталкивается на непреодолимую стену?”
Теперь уже автору эссе нетрудно прийти к выводу, что желание ясности, стремление к Абсолюту и изначальная иррациональность мира – реально существующий абсурд: “Абсурдно столкновение между иррациональностью мира и исступленным желанием ясности, зов которого отдается в самых глубинах человеческой души. Абсурд равно зависит и от человека, и от мира. Пока он – единственная связь между ними. Абсурд скрепляет их так прочно, как умеет приковывать одно живое существо к другому только ненависть”. Отметим для последующего анализа эту эмоционально окрашенную метафору. Человека и мир скрепляет только ненависть!
Итак, исходные посылки определены, абсурд стал объективно существующим атрибутом жизни человека: “Иррациональность, человеческая ностальгия и порожденный их встречей абсурд – вот три персонажа драмы, которую необходимо проследить от начала и до конца со всей логикой, на которую способна экзистенция”.
3 . Бунт, свобода и страсть – следствия абсурда


Если мир неразумен, мышление противоречиво, то для требующего ясности индивида, пытающегося освободиться от ощущения бессмысленности своего существования, есть, казалось бы, один выход из этого кошмара: жизнеотрицание и самоубийство. Но Камю предлагает другой путь, внешне мужественный и честный: жить в условиях абсурда, без надежды, без будущего, но все-таки жить: “Осознавший абсурд человек отныне привязан к нему навсегда. Человек без надежды, осознав себя таковым, более не принадлежит будущему”. Но автор подчеркивает, что это не принятие абсурда – это бунт, это “противостояние и непрерывная борьба”. “Проводя до конца абсурдную логику, я должен признать, — пишет Камю, — что эта борьба предполагает полное отсутствие надежды (что не имеет ничего общего с отчаянием), неизменный отказ (его не нужно путать с отречением) и осознанную неудовлетворенность (которую не стоит уподоблять юношескому беспокойству). Все, что уничтожает, скрывает эти требования или идет вразрез с ними… разрушает и обесценивает предлагаемую установку сознания. Абсурд имеет смысл, когда с ним не соглашаются…. Отныне человек вступает в этот мир со своим бунтом, своей ясностью видения. Он разучился надеяться. Ад сделался его царством”. Невольно напрашивается ремарка. Как далеко это от понимания слова бунт русским человеком! Скорее это саботаж жизни, а не бунт.
Бунт у Камю является вызовом, который бросает человек абсурду, пафосом существования человека в абсурде: “Этот бунт придает жизни цену. Становясь равным по длительности всему существованию, бунт восстанавливает его величие. Для человека без шор нет зрелища прекраснее, чем борьба интеллекта с превосходящей его реальностью. Ни с чем несравнимо зрелище человеческой гордыни,тут ничего не могут поделать все самоуничижения”. Именно человеческая гордыня заставляет Камю изначально отвергать христианские установки, относя их к “униженному сознанию”, “обедняющему реальность”. “Абсурд – это грех без бога”, – гордо провозглашает писатель.
В связи с абсурдностью человеческого существования в этико-онтологическом смысле Камю своеобразно решает и проблему свободы. Проблема “свободы вообще” для него не имеет смысла, “ибо она так или иначе связана с проблемой бога”, а “в присутствии бога это уже не столько проблема свободы, сколько проблема зла”. Писатель признается: “Меня не интересует, свободен ли человек вообще, я могу лишь ощутить свою собственную свободу,… по поводу свободы у меня нет иных понятий, кроме тех, которыми располагает узник или современный индивид в лоне государства. Единственно доступная моему познанию свобода есть свобода ума и действия. Так что если абсурд и уничтожает шансы на вечную свободу, то он предоставляет мне свободу действия, даже увеличивая ее”.
Абсурд избавляет человека, его осознавшего, от иллюзий завтрашнего дня, от расчетов на дальнейшее, от веры в будущее: “Абсурд развеял мои иллюзии: завтрашнего дня нет. И отныне это стало основанием моей свободы… Пробуждение сознания, бегство от сновидений повседневности – таковы первые ступени абсурдной свободы”. Это упоительное ощущение свободы в сегодняшнем дне для человека абсурда обостряется еще тем обстоятельством, что конечный, неотвратимый итог жизни – смерть. Она дает абсурдному человеку независимость, подобную “божественной отрешенности приговоренного к смерти”. Камю пишет: “Человек абсурда лицом к лицу со смертью чувствует себя освобожденным от всего, кроме того страстного внимания, которое кристаллизуется в нем. По отношению ко всем общим правилам он совершенно свободен”.
Кроме осознанного бунта и свободы третий вывод, который делает из абсурда автор – это страсть: “Итак, я вывожу из абсурда три следствия, каковыми являются мой бунт, моя свобода и моя страсть”. Третье следствие не столь очевидно и не столь обоснованно, как первые два, ибо страсть, понимаемую Камю как стремление “к максимальному количеству опыта” можно объяснить только необычайной напряженностью существования человека абсурда в его абсурдной вселенной. “Переживать свою жизнь, свой бунт и свою свободу как можно полнее, — пишет Камю, — значит жить, и в полную меру”.
4. Промежуточное резюме


Итак, резюмируем результаты нашего рассмотрения основных положений философии абсурда.
Ощущение абсурда связано с тем, что мир изначально абсурден. Поэтому тщетны попытки познать его и примирить с ним гордое человеческое “я”. Разлад между миром и человеком настолько значителен, что их связывает только ненависть. Как жить в этом аду? Камю не призывает уйти из этого мира или разрушить его. Он предлагает гордо и страстно жить в этом мире, оставаясь внутренне свободным от него. Поэтому мораль, этика, долг становятся сугубо субъективными, оторванными от реальности понятиями.
Содержание этических философских доктрин зачастую не связано с личными морально-нравственными установками их авторов. Философские этические учения во многом являются отражением мироощущений современников. Поэтому нелепо было бы обвинять великого писателя и гуманиста, участника французского движения сопротивления Альбера Камю в том, что его философия абсурда явилась для многих его современников этической теорией, обосновывающей вседозволенность. Устойчивый интерес к философии абсурда и не проходящая мода на “Абсурдизм” во Франции может характеризовать только состояние французского этноса.
5. Философия абсурда с позиций теории этногенеза


Как известно , одной из основных характеристик фаз этногенеза является императив поведения, то есть некоторый идеальный принцип поведения индивида в этническом коллективе, который диктует ему этот коллектив. Он порождается ощущениями большинства членов этноса, их отношением к окружающему миру, и поэтому, на наш взгляд, не может не влиять на философские доктрины, возникающие в этносе в соответствующий период. Императив поведения должен также определять и степень популярности той или иной системы философских воззрений.
Вопрос о возможной связи философских систем с возрастом и состоянием этноса является достаточно тонким. Принципиальная возможность решения этого вопроса нам видится в использовании теории этногенеза Л.Н.Гумилева.
Полный цикл этногенеза суперэтноса составляет 1200-1500 лет . Если время рождения западноевропейского суперэтноса (системы западноевропейских этносов) датировать серединой IX века , то следует признать, что в настоящий момент он находится в фазе обскурации. Незнакомому с теорией этногенеза читателю термин “обскурация”, относимый к этносам Западной Европы, возможно, режет слух. Этот термин отнюдь не умаляет культурных, экономических или технических достижений западноевропейской цивилизации, влияние которой на мировые социально-политические процессы бесспорно. В данном контексте он характеризует только возраст этноса, т. е. констатирует научный факт, открываемый нам теорией этногенеза Л.Н.Гумилева.
Обратим внимание на императив поведения фазы обскурации: “День, да мой”. Насколько хорошо это соответствует поведенческим установкам человека абсурда. Абсурдный человек живет в настоящем времени и утратил связь с будущим. Обратимся к психологически точным формулировкам Камю.

  • “Настоящее – таков идеал абсурдного человека”.
  • “Уверившись в конечности своей свободы, отсутствии будущности у его бунта и в бренности сознания, он готов продолжить свои деяния в том времени, которое отпущено ему жизнью”.
  • “Он принадлежит времени и с ужасом осознает, что время его злейший враг. Он мечтал о завтрашнем дне, а теперь знает, что от него следовало бы отречься”.

Фаза обскурации характеризуется не только ощущением сиюминутности жизни, но и размыванием этнических ценностей этноса, ощущением бренности бытия и культом удовольствий. Все это прямо или косвенно находит свое отражение в философии абсурда. На этом можно было бы поставить точку в предварительном анализе философии абсурда, как отражении этнического мироощущения фазы обскурации. Но ряд положений философии абсурда остается за рамками проведенного анализа и побуждает нас к его продолжению.
6 . Химерное мироощущение – базис антисистемных идеологий


В теории Л.Н.Гумилева при характеристике контакта этносов вводятся такие важные понятия, как химера и антисистема. Эти понятия важны для современной российской общественно-научной мысли, для правильного понимания процессов этногенеза, в том числе и ныне идущих. Обратимся к словарю понятий и терминов теории этногенеза .
“Химера – форма контакта несовместимых этносов разных суперэтнических систем, при которой исчезает их своеобразие. Выросшие в зоне контакта люди не принадлежат ни к одному из контактирующих суперэтносов, каждый из которых отличается оригинальными этническими традициями и ментальностью. В химере господствует бессистемное сочетание несовместимых между собой поведенческих черт, на место единой ментальности приходит полный хаос царящих в обществе вкусов, взглядов и представлений. В такой среде расцветают антисистемные идеологии…”
“Антисистема – системная целостность людей с негативным мироощущением, выработавшая общее для своих членов мировоззрение. Все антисистемные идеологии и учения объединяются одной центральной установкой: они отрицают реальный мир в его сложности и многообразии во имя тех или иных абстрактных целей. Вывод из этого двояк: либо подобные учения призывают в корне изменить мир, на деле разрушая его, либо требуют от человека вырваться из оков реальности, разрушая самого себя. И то, и другое в пределе дает один и тот же результат – небытие… Антисистемы складываются в зонах контакта несовместимых суперэтносов – химерах, в силу чего их идеологии противопоставляют себя любой этнической традиции. Распространяются антисистемы далеко за пределы тех контактных зон, где они появляются…”.
В монографиях, посвященных теории этногенеза, Лев Николаевич приводит много исторических примеров антисистемных идеологий и химер: учение исмаилитов в арабском халифате Xв., богумильство в Болгарском царстве, гностицизм, манихейство и т. д.
Мы оставим в стороне интересный вопрос об условиях возникновения антисистем в химерах и остановим наше внимание на мироощущении человека химеры. Чем оно характеризуется? Вне зависимости от того, сложилось ли мироощущение представителей химеры в систему мировоззрения или нет, ему присущи следующие черты:

  1. непонимание и болезненное неприятие окружающего мира;
  2. ощущение себя изгнанниками, как в окружающем мире, так и в отечестве;
  3. отсутствие шкалы этнических ценностей, так как подобная шкала всегда связана с этническими традициями.

Проанализируем с этих позиций мироощущение человека абсурда, обратившись опять к цитатам из “Мифа о Сизифе”, приводя для каждой из трех перечисленных черт соответствующие примеры.
1. — “Стоит опуститься на одну ступень ниже, и мы попадаем в чуждый нам мир. Мы замечаем его “плотность”, видим, насколько чуждым в своей независимости является для нас камень, с какой интенсивностью нас отрицает природа”.
— “Сквозь тысячелетия восходит к нам первобытная враждебность мира”.

2. – “…если вселенная внезапно лишается как иллюзий, так и познаний, человек становится в ней посторонним. Человек изгнан навек, ибо лишен памяти об утраченном отечестве и надежды на землю обетованную”.
3. — “Вера в смысл жизни всегда предполагает шкалу ценностей, выбор, предпочтение. Вера в абсурд учит нас прямо противоположному”.
— “Абсурд не есть дозволение каких угодно действий. “Все дозволено” не означает, что ничего не запрещено. Абсурд показывает лишь равноценность последствий всех действий. Он не рекомендует совершать преступлений, но выявляет бесполезность угрызений совести. Если все виды опыта равноценны, то опыт долга не более законен, чем любой другой”.

Нет нужды в дополнительных аргументах для напрашивающихся выводов. Подробный разбор эссе и последние приведенные цитаты вполне характеризуют философию абсурда А.Камю не только как доктрину, характерную для фазы обскурации, но и как систему взглядов, порожденную химерным мироощущением. Впрочем, то же самое можно сказать и о многих других европейских экзистенциальных теориях, имеющих отправной точкой “несчастное сознание”. Теперь поставим вопрос. Является ли философия абсурда антисисистемным учением? Скорее всего, нет. Дело в том, что на поздних стадиях этногенеза создание устойчивых антисистем затруднительно. Антисистема – это болезнь молодых этносов. Для создания устойчивой антисистемы в этносе необходима достаточно высокая пассионарность его членов, способных воспринять разрушающие этнос идейные установки как руководство к энергичным действиям. Возможно, поэтому Альбер Камю предлагает для человека абсурда “мягкий” выход: продолжить существование в абсурдном мире, а не разрушать его.
Для России, как более молодой суперэтнической целостности, испытывающей мощное влияние соседних суперэтносов и обладающей всеми признаками химерности, анализ философских и идеологических доктрин с позиций теории этногенеза является актуальным. Тем более что еще одного “разрушения до основания всего мира насилия” как вначале прошлого века, во имя абстрактных “общечеловеческих ценностей” Россия может не перенести.
Литература

  1. А.Камю. Миф о Сизифе\\ Бунтующий человек. М., Изд-во политической литературы, 1990.
  2. Л.Н.Гумилев. Этногенез и биосфера земли. Л. Гидрометеоиздат, 1990.
  3. Л.Н.Гумилев. Этносфера: история людей и история природы. М., Экопрос, 1993.

А. В. Норин

Материалы международной конференции, посвященной 90-летию Л.Н.Гумилева “Учение Л.Н.Гумилева и современность”, т.2., СПб.

« Душа, не стремись к вечной жизни, Но постарайся исчерпать то, что возможно» Пиндар. Пифийские песни (III, 62-63)

На первый взгляд - мораль этого мифа, - тщетность бытия. Но основная проблема экзистенциализма формулируется (в частности и Камю) иначе - это проблема самоубийства, решение которой дает ответы на самые загадочные стороны бытия. Вопрос - «Что есть самоубийство?», обращен непосредственно к бытию и может считаться одним из основных вопросов любой философии в той мере, в какой она стремится к диалогу с истиной и оправданию своей почетной обязанности - представлять человека в этом, если хотите, споре.

Во-первых, Камю рассматривал самоубийство как индивидуальный акт: «самоубийство подготавливается в безмолвии сердца». Во-вторых, то что называется причинами - обычно всего лишь повод. Таким образом, Камю медленно переходит к основной теме своей работы - теме абсурда в жизни.

Нужно не забыть, что здесь перед нами более Камю психолог, чем философ, и обратимся к чувствам. Ведет ли абсурд к смерти ?

Мы можем, например, вычитать, что чувство абсурдности - это разлад между человеком и жизнью: «когда очевидность и восторг уравновешивают друг друга, мы получаем доступ и к эмоциям и к ясности». За этим следует философский вопрос в лучших традициях герменевтики: «не следует ли за заключением абсурдности быстрейший выход из этого состояния?». Многие отвечающие «нет» действуют так, как если бы сказали «да»; и наоборот, самоубийцы часто уверены, что жизнь имеет смысл. И взгляд на жизнь как на бессмыслицу совсем не равен утверждению, что она не стоит того, чтобы ее прожить. «Нюансы, противоречия, все объясняющая психология, умело привнесенная «духом объективности», - все это не имеет ничего общего с этим страстным исканием (имеются виду искания - «куда же ведет абсурд?»), ему потребно неправильное, то есть логическое мышление". Абсурдные стены «Чувство абсурдности неуловимо в тусклом свете своей атмосферы». Можем найти, что такое атмосфера чувства по Камю - «большие чувства» - целая вселенная. Наделенная собственной аффективной атмосферой, эта вселенная предполагает наличие определенной метафизической системы или установки сознания».

Хотелось бы подчеркнуть здесь слово «собственной », т.к. «определенность» вводится по законам самой этой «вселенной». Неуловимость же, заслуживает отдельного внимания. Уловимость - практическая оценка. Чувства же, которые недоступны нам во всей своей глубине, частично отражаются в поступках, в установке сознания, необходимых для того или иного чувства. Тем самым задается метод, но это метод анализа, а не познания в том смысле, в котором я писала ранее. Метод познания предполагает метафизическую доктрину, которая заранее определяет выводы, вопреки всем заверениям в без предпосылочности метода, что собственно не так страшно, но только не в этом случае.

Может все-таки удастся раскрыть неуловимое чувство абсурдности в родственных мирах умопостижения искусства жизни? Начнем с атмосферы абсурда. Конечная цель - постижение вселенной абсурда. «Начало всех великих мыслей - ничтожно. В этом - парадокс скуки». Далее Камю замечает, что ощущение абсурда рождается с ощущением возраста, поскольку элементарность и определенность происходящего - содержание абсурдного чувства. Пока разум молчит, погрузившись в недвижный мир надежд, все упорядочивается и отражается в единстве его ностальгий. При первом же движении этот мир дает трещину.

Какой же вывод из этих рассуждений об ограниченности разума? Отчуждаемый от самого себя и от мира, вооруженный на любой случай мышлением, которое само себя отрицает в самый миг собственного утверждения (в круге первом - в подходе к истинности и ложности, во втором - в преодолении всеединства; чистый разум«испорчен» желанием ясности в том, где проявление абсурда - в не наполняемости рва между собственным существованием и содержанием, вкладываемым в него, действительно, как может быть смертным мыслящее существо) - что это за удел, если я могу примириться с ним лишь отказавшись от знания и жизни, если мое желание всегда наталкивается на непреодолимую стену? Значит желать - вызывать к жизни парадоксы. Все устроено так, чтобы родилось это отравленное умиротворение, дающее нам беспечность, сон сердца и отречение смерти.

Абсурдно столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности. Абсурд здесь равно зависит и от человека и от мира, и пока что - он единственная связь между ними. Последнее утверждение можно рассматривать как кредо французского экзистенциализма, когда подобный постулат о месте человека в миреприводит к идее абсурда, как особой "душе" мира, самодвижимой подобно душе человека. Так от парадоксальной природы желаний автор переходит к главному вопросу: «почему сердце не сгорает в миг появления чувства абсурда»?

«Остановка в пустыне » Хайдеггер говорил: «забота - краткий миг страха». Обращение к смерти - это краткий миг заботы, голос тревоги, заклинающий экзистенцию вернуться к самой себе. И это путь экзистенциализма: Ясперс искал нить Ариадны, Кьеркегор не только искал абсурда, но и жил им. Мыслить - значит научиться заново видеть, стать внимательным; это значит управлять собственным сознанием, учась у Пруста, придавать привилегированное положение каждой идее, каждому образу. С самого начала этот метод кладет конец несбыточным надеждам и околонаучным знаниям. Все мыслители согласны в одном: человек способен видеть и познавать только собственные стены…

Философское самоубийство Как я уже писала ранее, чувство абсурда не равно понятию абсурда. После вынесения приговора вселенной чувство может умереть. Необходимо понять почему люди добровольно уходят из этой вселенной и почему остаются. Остаться - значит вести непрерывную борьбу. Борьба эта предполагает полное отсутствие надежды, но не отчаяние, неизменный отказ, но не отречение и осознанную не удовлетворенность. Все, что уничтожает, скрывает эти требования или идет вразрез с ними идет на абсурд и обесценивает предполагаемую установку сознания. Абсурд имеет смысл и силу, которую трудно переоценить в нашей жизни, когда с ним не соглашаются. Откуда это следует? Во-первых абсурдность порождается сравнением или противопоставлением. Абсурд - это раскол, ибо его нет ни в одном из сравниваемых элементов, он рождается в их столкновении. И этот раскол - существенная связь между человеком и миром.

Человек знает: во-первых, что он хочет, во-вторых, что ему предлагает мир и что его объединяет с миром. Уничтожить один из вопросов триады означает уничтожить ее всю. Последнее - единственная достоверность. Задача человека - вывести из нее все следствия, которые в дальнейшем будут определять суть метода. Поэтому первое правило метода - если считаю что-то истинным - должен это сохранить. Вот как это формулируется сам Камю: «Первым, и по сути дела, единственным условием моего исследования является сохранение того, что меня уничтожает, последовательное соблюдение того, что я считаю сущностью абсурда». Осознавший абсурд человек привязан к нему навсегда. Таким образом, экзистенциализм, обожествляя то, что сокрушает человека, предлагает ему вечное бегство от самого себя. Так Ясперс, говоря, что все имеет объяснение в бытии, в «непостижимом единении частного и общего» находит в этом средство для возрождения всей полноты бытия - крайнее самоуничтожение, отсюда делая вывод, что величие бога - в его непоследовательности. Шестов говорил: «Единственный выход там, где для человеческого ума нет выхода. Иначе к чему нам Бог?». Необходимо броситься в Бога и этим скачком избавиться от иллюзий. Когда абсурд интегрирован человеком, в этой интеграции теряется его сущность раскол. Так мы приходим к идее, что абсурд предполагает равновесие. Если же экзистенциализм пытается перенести акцент на один из компонентов триады, тем самым нарушается равновесие. Рассматривание с такой искаженной позиции остальных компонент приводит к выводу о немощи разума. Абсурд - это ясный разум, осознающий свои пределы . Абсурдная свобода Человек бунтующий видит свои пределы, но закрывая глаза на природу абсурда, ищет наилегчайший путь - борясь с собственными стенами, создает все новые стены вокруг себя. Не ставя своей жизни никаких вопросов, всегда принимает повод за причину происходящего, не делая попыток видеть дальше своих стен. Здесь Камю говорит о скачке. В разных видах эту идею можно найти и у Р. Баха, у Бердяева или Кьеркегора. Стоит на этом остановиться. «От абсурдного человека требуют совершить нечто совсем иное - скачок. В ответ он может только сказать, что не слишком хорошо понимает требование, что оно неочевидно. Он желает делать лишь то, что хорошо понимает. Его уверяют, что это грех гордыни, а ему неясно само понятие «греха». Он чувствует себя неисправимо невинным... «Камю упрощает скачок до термина, означающего любой уход от проблемы, уход от конфликта. Вопрос о том, что человек не в силах отбросить даже во время скачка, когда решает обойтись без скачка, но в состоянии «полной невинности», остается открытым.

И опять Камю возвращается к проблеме самоубийства, говоря о том, что главное - это удержаться на гребне волны, между осознанием абсурда и скачком. Самоубийство - полная противоположность бунту, так как предполагает согласие. И, в то же время, подобно скачку, самоубийство - согласие с собственными пределами, но это два взаимоисключающих выхода. С точки зрения художника, цену жизни придает именно бунт. «Бунт постоянная данность человека самому себе. «Так Камю переносит в повседневный опыт тему перманентной революции. Проблема бунта приводит нас к мысли об отсутствии «свободы вообще». Абсурд же нам предлагает следующую альтернативу: либо мы не свободны, либо полностью свободны. «Единственная доступная моему уму и сердцу свобода есть свобода ума и действия. А смерть - единственная реальность».

«Завтрашнего дня нет - отныне стало основанием моей свободы», - кстати, похоже на женскую логику. Абсурд учит - главное не качество, а количество опыта. Это приводит к отсутствию иерархии опыта и к отсутствию системы ценностей. Побивать все рекорды - как можно чаще сталкиваться с миром. «Вселенная абсурдного человека вселенная льда и пламени». метафизический абсурд иррациональность

Абсурдный человек «Абсурдный человек готов признать, что есть лишь одна мораль, которая не отделяет от бога: это навязанная ему свыше мораль (Камю противопоставляет ей собственную мораль человека). Но абсурдный человек живет как раз без этого бога. Что до других моральных учений, (включая имморализм), то в них он видит только оправдания, тогда как ему самому не в чем оправдываться. Я исхожу здесь из принципа его невиновности. «Далее Камю говорит об опасности комплекса невиновности». Достоверность бога - куда более притягательна, чем достоверность безнаказанной власти злодеяния. «Казалось бы, выбор нетруден. Но выбора нет, абсурд не освобождает от выбора, он привязывает к нему навсегда. Абсурд показывает лишь равноценность последствий любого выбора, если хотите, выявляет бесполезность угрызений совести». «Можно быть добродетельным из каприза. Сможет ли абсурд избавить человека от этого замкнутого круга угрызений совести, когда стремление возвратить невинность мешает анализу «чистого выбора», возвращая человека к согласию с собственными стенами? Абсурдный ум готов к расплате» «Для него существует ответственность, но не существует вины. Более того он согласен, что прошлый опыт может быть основой для будущих действий».

Единственная истина абсурда раскрывается и воплощается в конкретных людях. Итогом поисков абсурдного ума оказываются не правила этики, а живые примеры. В этом - может быть, главная гуманистическая заслуга философии абсурда. Живой человек всегда значит для другого человека много больше, чем все придуманные «истины». Мы говорим о мире, в котором и мысли, и жизни лишены будущего, здесь для искусства выбраны лишь те герои, которые поставили своей целью исчерпание жизни.

Абсурдное творчество «В разреженном воздухе абсурда жизни таких героев могут длиться лишь благодаря нескольким глубоким мыслям, сила которых позволяет им дышать. В данном случае речь пойдет об особом чувстве верности».

Можно добавить: и о чувстве верности автора своим героям, «верности правилам сражений». Детские поиски забвения и удовольствия отныне оставлены. Творчество, в том смысле, в каком оно способно их заменить, есть по преимуществу абсурдная радость. Искусство является знаком смерти и в то же время приумножением опыта. Творить - значит жить вдвойне. Поэтому мы и завершаем разбор тем данного эссе обратившись к исполненной великолепия и в то же время ребячества вселенной творца. Ошибочно считать ее символической, полагать, будто произведение искусства может рассматриваться как убежище от абсурда. Произведение искусства впервые выводит наш ум за его пределы и ставит лицом к лицу с другим. Творчество отражает тот момент, когда рассуждение прекращается и на поверхность вырываются абсурдные страсти. В абсурдном рассуждении творчество следует за беспристрастностью и раскрывает ее.

Хочется закончить еще одной цитатой из эссе: «Старое противопоставление искусства и философии достаточно произвольно. Если понимать его в узком смысле, то оно просто ложно. Единственно приемлемый аргумент сводится здесь к установлению противоречия между философом, заключенным в сердцевину своей системы и художником, стоящим перед своим произведением. Но, подобно мыслителю, художник вовлекается в свою работу и в ней становится самим собой. Это взаимовлияние творца и произведения образует важнейшую проблему эстетики. Между дисциплинами, которые создаются человеком для понимания и любви, нет границ ».