А. И. Немировский

Мифы и легенды Древнего Востока

К материку мифов

О самых древних в мире легендах и преданиях стало известно сравнительно недавно. Тысячелетиями лежали глиняные таблички, папирусы, бамбуковые дощечки, плиты с надписями под песчаными холмами, в развалинах городов, и никто не ведал, какие в них таятся сокровища человеческого ума и воображения. То немногое, что знали о мифах Древнего Востока до начала раскопок этих холмов и прочтения неведомых письмен, донесли священные книги древних евреев Библия, древних иранцев «Авеста», древних индийцев «Веды», «Махабхарата» и «Рамаяна». Однако и с этими памятниками, кроме Библии, европейцы познакомились лишь в XVIII–XIX вв.

Ныне же мы стоим перед восточными мифами в некоей растерянности. Какой там «свет с Востока»? Настоящая лавина, бушующий, неослабевающий поток, ибо едва ли не каждое десятилетие приносит новый материал, новую информацию, которую хочется назвать открытием века.

В этой ситуации каждая книга, особенно популярная, видится Ноевым ковчегом, который предстоит наполнить самым ярким и существенным. И перед автором встает проблема выбора, а выбор всегда субъективен. Читателю придется положиться на авторскую эрудицию и художественный вкус. Критикам же надо иметь в виду, что в нашем распоряжении был не «Титаник», а ковчег. Впрочем, мы старались не обидеть ни одной древневосточной культуры, ни одной мифологии огромного региона от Средиземного моря до Тихого океана в хронологических рамках древней цивилизации. И если некоторые из них представлены бо́льшим количеством пар «чистых» и «нечистых», то для этого имелись веские причины, которые будут в свое время объяснены.

Создателю библейского ковчега пришлось соорудить перегородки, чтобы на долгом пути звери не сожрали друг друга. Нам эта опасность не угрожала. Но размещение огромной массы пассажиров-персонажей все же представляло известные трудности. Некоторые из них, более прославленные, били себя в грудь и требовали лучшие отсеки. Чтобы выдержать напор, пришлось воспользоваться их же принципом первородства. Вперед были пропущены наиболее древние и почтенные боги и герои. При этом древность определялась не на слово - каждый уверял, что он самый древний, - а по старшинству, удостоверенному историческим документом. Поэтому Моисею и Аарону пришлось пропустить вперед Осириса с Исидой, Гильгамеша с Энкиду, Телепинуса и Улликуме, Балу и Даниилу.

И есть еще одна сложность, кажется, самая главная. Вышедшие из ковчега оказываются не на пустынном Арарате, а в мире, оглушаемом какафонией звуков, чуждых обществу и природе, порождением которой они были. Постараться ли приблизить древних к нам, поскрести и почистить, приодеть в современные одеяния, чтобы сделать их более понятными, «своими»? Или, напротив, сохранить, поелику это возможно, древний облик и древнюю образную речь, дать им высказаться, чтобы затем все это пояснить и истолковать? Мы избрали последний путь, хотя для этого пришлось взять на борт целый штат невидимых переводчиков и комментаторов, выделив для них особый, нижний отсек ковчега.

Без этих людей, если признаться откровенно, не было бы этой книги, и если мы, как правило, не приводим имен и не отмечаем заслуг, то не из человеческой неблагодарности, а из естественного желания пощадить память наших читателей, не подготовленных к подобной информации. В возмещение за эту уступку мы убедительно просим не рассматривать все, что следует перед и после изложения мифов, как ненужный балласт, а использовать это, хотя бы выборочно, чтобы наше плавание было не просто увлекательным, но и полезным.

Плавание на Ноевом ковчеге, как известно, завершилось высадкой на прославленной горе Арарат. С горы все виднее. И нам в конце нашего странствия придется оглядеться, чтобы осмыслить все собранные факты, запечатлевшиеся в памяти образы, сопоставить их друг с другом и наметить перспективы дальнейшего путешествия по континентам мифов. Ведь впереди еще мифы Греции и Рима.

Такова программа нашего путешествия по миру восточных мифов, в которое я имею честь пригласить вас.

Боги и герои Древнего Египта

Вспомним об египетском поэте.
В вечность он поверить нам помог.
Песни, что он выбросил на ветер,
Сохранило Солнце и песок.
И открылись в прошлое дороги,
Отступили темные века,
Ожили языческие боги
В отблеске чужого языка.

Древние греки рассказывали о каменной статуе египетского героя Мемнона, которая начинала петь, как только ее касалось лучами Солнце. Такими поющими камнями оказались каменные статуи и плиты, испещренные письменами. Когда их удалось прочесть, они запели гимны богам, сотворившим небесные светила и землю, поведали о судьбах умерших в подземном мире. Солнцем оказался человеческий Разум, воспетый А. С. Пушкиным как раз в те годы, когда Франсуа Шампольон совершил свое великое открытие:

Да здравствуют музы,
Да здравствует разум!..
Да здравствует Солнце,
Да скроется тьма!

К песням камня присоединили свои голоса пески, сохранившие папирусы с письменами. Так раскрылась перед человечеством картина фантастического мира, в чем-то сходная с той, которая была ему известна из Библии и из творений греческих поэтов, но во многом и отличная от нее.

К несчастью, песни камней и песка часто обрываются на полуслове. То, что нам известно, - это отрывки богатейшей религиозно-мифологической литературы Древнего Египта. Немалые трудности при воссоздании цельной картины вызваны противоречивостью египетских рассказов о богах, обусловленной обстоятельствами многовековой истории египетского народа. На протяжении тысячелетий египтяне жили в отдельных, мало связанных друг с другом областях - номах. В каждом номе почитали своих богов. Подчас это были воплощения одних и тех же сил природы с разными именами. Так, богом земли в одних номах был Акер, в других - Геб, богиня-мать в одном номе именовалась Мут, в другом - Исида. Представления о боге с одним именем в разных номах были также противоречивы. Если в мифах нома Гелиополя бог Сет - злейший противник солнечных богов, то в мифах нома Гераклеополя он - «очаровывающий Сет» - помощник бога Солнца Ра, спасающий солнечную барку и ее «команду» от смертельной опасности. С этой необычайной текучестью представлений о богах связывалась также возможность изменения их родословной и отождествления одних богов с другими.

А. И. Немировский

Мифы и легенды Древнего Востока

К материку мифов

О самых древних в мире легендах и преданиях стало известно сравнительно недавно. Тысячелетиями лежали глиняные таблички, папирусы, бамбуковые дощечки, плиты с надписями под песчаными холмами, в развалинах городов, и никто не ведал, какие в них таятся сокровища человеческого ума и воображения. То немногое, что знали о мифах Древнего Востока до начала раскопок этих холмов и прочтения неведомых письмен, донесли священные книги древних евреев Библия, древних иранцев «Авеста», древних индийцев «Веды», «Махабхарата» и «Рамаяна». Однако и с этими памятниками, кроме Библии, европейцы познакомились лишь в XVIII–XIX вв.

Ныне же мы стоим перед восточными мифами в некоей растерянности. Какой там «свет с Востока»? Настоящая лавина, бушующий, неослабевающий поток, ибо едва ли не каждое десятилетие приносит новый материал, новую информацию, которую хочется назвать открытием века.

В этой ситуации каждая книга, особенно популярная, видится Ноевым ковчегом, который предстоит наполнить самым ярким и существенным. И перед автором встает проблема выбора, а выбор всегда субъективен. Читателю придется положиться на авторскую эрудицию и художественный вкус. Критикам же надо иметь в виду, что в нашем распоряжении был не «Титаник», а ковчег. Впрочем, мы старались не обидеть ни одной древневосточной культуры, ни одной мифологии огромного региона от Средиземного моря до Тихого океана в хронологических рамках древней цивилизации. И если некоторые из них представлены бо́льшим количеством пар «чистых» и «нечистых», то для этого имелись веские причины, которые будут в свое время объяснены.

Создателю библейского ковчега пришлось соорудить перегородки, чтобы на долгом пути звери не сожрали друг друга. Нам эта опасность не угрожала. Но размещение огромной массы пассажиров-персонажей все же представляло известные трудности. Некоторые из них, более прославленные, били себя в грудь и требовали лучшие отсеки. Чтобы выдержать напор, пришлось воспользоваться их же принципом первородства. Вперед были пропущены наиболее древние и почтенные боги и герои. При этом древность определялась не на слово - каждый уверял, что он самый древний, - а по старшинству, удостоверенному историческим документом. Поэтому Моисею и Аарону пришлось пропустить вперед Осириса с Исидой, Гильгамеша с Энкиду, Телепинуса и Улликуме, Балу и Даниилу.

И есть еще одна сложность, кажется, самая главная. Вышедшие из ковчега оказываются не на пустынном Арарате, а в мире, оглушаемом какафонией звуков, чуждых обществу и природе, порождением которой они были. Постараться ли приблизить древних к нам, поскрести и почистить, приодеть в современные одеяния, чтобы сделать их более понятными, «своими»? Или, напротив, сохранить, поелику это возможно, древний облик и древнюю образную речь, дать им высказаться, чтобы затем все это пояснить и истолковать? Мы избрали последний путь, хотя для этого пришлось взять на борт целый штат невидимых переводчиков и комментаторов, выделив для них особый, нижний отсек ковчега.

Без этих людей, если признаться откровенно, не было бы этой книги, и если мы, как правило, не приводим имен и не отмечаем заслуг, то не из человеческой неблагодарности, а из естественного желания пощадить память наших читателей, не подготовленных к подобной информации. В возмещение за эту уступку мы убедительно просим не рассматривать все, что следует перед и после изложения мифов, как ненужный балласт, а использовать это, хотя бы выборочно, чтобы наше плавание было не просто увлекательным, но и полезным.

Плавание на Ноевом ковчеге, как известно, завершилось высадкой на прославленной горе Арарат. С горы все виднее. И нам в конце нашего странствия придется оглядеться, чтобы осмыслить все собранные факты, запечатлевшиеся в памяти образы, сопоставить их друг с другом и наметить перспективы дальнейшего путешествия по континентам мифов. Ведь впереди еще мифы Греции и Рима.

Такова программа нашего путешествия по миру восточных мифов, в которое я имею честь пригласить вас.

Боги и герои Древнего Египта

Вспомним об египетском поэте.
В вечность он поверить нам помог.
Песни, что он выбросил на ветер,
Сохранило Солнце и песок.
И открылись в прошлое дороги,
Отступили темные века,
Ожили языческие боги
В отблеске чужого языка.

Древние греки рассказывали о каменной статуе египетского героя Мемнона, которая начинала петь, как только ее касалось лучами Солнце. Такими поющими камнями оказались каменные статуи и плиты, испещренные письменами. Когда их удалось прочесть, они запели гимны богам, сотворившим небесные светила и землю, поведали о судьбах умерших в подземном мире. Солнцем оказался человеческий Разум, воспетый А. С. Пушкиным как раз в те годы, когда Франсуа Шампольон совершил свое великое открытие:

Да здравствуют музы,
Да здравствует разум!..
Да здравствует Солнце,
Да скроется тьма!

К песням камня присоединили свои голоса пески, сохранившие папирусы с письменами. Так раскрылась перед человечеством картина фантастического мира, в чем-то сходная с той, которая была ему известна из Библии и из творений греческих поэтов, но во многом и отличная от нее.

К несчастью, песни камней и песка часто обрываются на полуслове. То, что нам известно, - это отрывки богатейшей религиозно-мифологической литературы Древнего Египта. Немалые трудности при воссоздании цельной картины вызваны противоречивостью египетских рассказов о богах, обусловленной обстоятельствами многовековой истории египетского народа. На протяжении тысячелетий египтяне жили в отдельных, мало связанных друг с другом областях - номах. В каждом номе почитали своих богов. Подчас это были воплощения одних и тех же сил природы с разными именами. Так, богом земли в одних номах был Акер, в других - Геб, богиня-мать в одном номе именовалась Мут, в другом - Исида. Представления о боге с одним именем в разных номах были также противоречивы. Если в мифах нома Гелиополя бог Сет - злейший противник солнечных богов, то в мифах нома Гераклеополя он - «очаровывающий Сет» - помощник бога Солнца Ра, спасающий солнечную барку и ее «команду» от смертельной опасности. С этой необычайной текучестью представлений о богах связывалась также возможность изменения их родословной и отождествления одних богов с другими.

Египетские боги и богини часто выступали в облике животных, птиц, пресмыкающихся, и это очень удивляло греческих путешественников, которые привыкли мыслить своих богов в человеческом облике (антропоморфизм). Греческий историк Плутарх, объясняя почитание египтянами бегемота и крокодила, писал, что они испытывали страх перед этими самыми ужасными из диких животных. Но в Египте поклонялись и другим животным, не вызывавшим ужаса, например зайцу, газели, лягушке. Поэтому греки придумали и другое объяснение удивившего их облика египетских богов: чем-то напуганные, боги в страхе надели звериные маски и в них остались.

Современные исследователи доказали, что почитание животных у всех народов древне́е почитания богов в человеческом облике. Таким образом, стало ясно, что египетская мифология сохранила черты глубочайшей древности. Однако это отнюдь не свидетельствует о ее примитивности. Религиозно-мифологическая система Египта отличается такой изощренной доскональностью, какой не знает ни одна из развитых религий древности.

Египет был страной древней земледельческой культуры, и героями египетских мифов становились боги, покровительствующие земледелию: «кормилец Нил», солнечные божества Ра, Амон, Атон, - враждебные богам окружающих долину Нила пустынь, откуда дули губительные, иссушающие ветры и приходили племена, жадные до египетских богатств.

Как и другие народы Переднего Востока, египтяне почитали юного умирающего и воскресающего бога растительности, называя его Осирисом, Любовь Осириса и его супруги Исиды - тема одного из главных циклов египетских мифов, отражающих природный цикл (рождение, увядание, смерть, возрождение). С воскресением Осириса связывалась возможность возвращения к жизни умерших при условии сохранения тела как вместилища души. Отсюда не имеющее параллелей по разработанности и затрате средств стремление уберечь человеческие останки от гниения с помощью мумификации и сооружения гробниц из вечного камня. Культ вечности наложил отпечаток на все стороны египетской идеологии и культуры, в том числе и на мифологию.

Мифология народов Востока, уже более девяти тысяч лет назад проживавших в древнейших очагах цивилизаций – странах Двуречья (Месопотамии), Древнего Ирана, Индии, Китае и Японии, – это замечательный памятник общечеловеческой культуры.

Девы-демоны Якшини, II век нашей эры

Наших предков с незапамятных времен волновал вопрос о своем месте в мире, в бесконечной цепи превращений бытия, и мифология оказалась для них основным способом понимания окружающего мира. Издавна люди задумывались над двойной загадкой: как возникли вселенная и человек? Для чего существует он под небесным сводом? Господин ли он земли или игрушка божества? На этот вопрос пытались ответить древнейшие космогонические мифы, созданные на Востоке. Так, китайская легенда о великом Паньгу повествует о мировом яйце, из которого образовались небо и земля.

Индуисты же полагали, что у Вишну, хранителя мироздания, из пупа вырастает цветок лотоса, и высшее божество Брахма, восседающий в нем, начинает акт созидания вселенной. Стариннейшие сказания о богах, духах и героях переносят нашего современника в те далекие времена, когда жизнь людей полностью зависела от грозных явлений природы: песчаной бури, разлива рек, извержения вулкана, засухи. Постоянная изнурительная борьба человека за существование красочно отражена в мифах о сражениях богов и героев со страшными чудовищами, которые олицетворяли непонятные и злобные стихийные силы.

Победителями из подобных смертельных поединков вышли, к примеру, глава вавилонского пантеона, бившийся с воплощением первобытного океана Тиамат; японский владыка "равнины моря" Сусаноо, одолевший многоголового дракона Ямата-но Ороти; индийский бог-громовержец Индра, губитель змееобразного демона Вритры. Для египтян, чья страна являлась узкой зеленой долиной Нила, зажатой пустынями, серьезную угрозу представлял иссушающий зной, поэтому их главным богом был беспощадный Ра, бог солнца, испепеляющий врагов.

В связи с этим интересно отметить, что в Древнем Китае драконы, вопреки всему, что думают о них на Западе, считались весьма симпатичными существами. По народным верованиям, драконы являлись повелителями дождей. Без этой живительной влаги был невозможен урожай риса и иных культур, от которого зависела жизнь человека. В давние времена даже существовали особые обряды призывания чудища, в том числе и такой обряд, как появление на скале красивой женщины в качестве приманки. Из-за того что жизнь древнего человека была подчинена веками повторяющемуся сельскохозяйственному циклу, пантеоны многих религий Востока включали умирающих и воскресающих богов. Таков западносемитский Баал (финикийск. – Молох), бог грома, бури и плодородия, а также шумеро-аккадский Таммуз-Думузи, который часть года проводил с женой, богиней любви Инанной, а часть – в царстве мертвых, и египетский Осирис, ставший судьей в загробном мире.

Тема продолжения жизни после смерти издревле тревожила ум человека, верящего в существование потустороннего мира, в какой-то мере отражающего его земную жизнь. Распространенные восточные религии и учения – буддизм, индуизм, зороастризм и т. д., – по-разному трактующие эти вопросы, согласно мифам, сходились в том, что праведники должны обрести бессмертную душу и попасть в рай или достичь духовного совершенства, а грешники, пройдя ряд испытаний в царстве мертвых, должны мучаться в огненных, ледяных либо населенных ужасными тварями преисподнях. Еще одной яркой чертой именно восточной мифологии можно считать предания о мировом потопе.

Мифы разных народов, населяющих Древний Восток, посвященные этой страшной катастрофе, отличаются удивительным сходством. Боги, раздраженные суетностью и греховностью людей, решают разом покончить с ними. Они насылают на землю потоп, несущий смерть всему живому. Правда, боги заранее предупреждают единственного праведника среди людей – шумеро-аккадских Зиусудру и Ут-Напишпти, индийского Maнy или библейского Ноя – о грозящей беде. И он, построив ковчег, взяв на него по паре всех животных, а также семена всех растений, спасается сам и спасает мир от верной гибели. Таким образом, мы видим, что мифы, характерные для различных культур и религий Востока, отражают важнейшие проблемы бытия, единые для всего человечества, а в наши дни мифология к тому же является философской аллегорией, широко используемой в художественной литературе и искусстве. В этой таблице перечислены наиболее значимые персонажи мифологий и религий народов древнего Востока.


Культура первых цивилизованных государств унаследовала многое от своих доисторических предков. Мышление древних народов, создавших первые цивилизации, еще по преимуществу мифологично. Мир по-прежнему представляется им «единым комом», где все со всем неразрывно связано. Но в этот клубок бытия вносится порядок и субординация, подобно тому как в полу стихийное первобытное общество цивилизация вносит более высокую государственную организацию. Бесчисленные первобытные тотемы, духи, демоны заменяются ограниченным числом богов - это в основном олицетворения небесных светил и сил природы. Первобытные маги и колдуны уступают место жрецам, древнейшие культы - религиям. Теперь миром управляет не человек (с помощью духов), а боги, среди которых, как и среди земного «правительства», есть главные, есть второстепенные, а есть и вовсе «обслуживающие». Но боги управляют мирозданием не по произволу, а на основании определенных законов, которыми нельзя пренебречь.

Древние народы Востока пытаются постичь эти законы, найти организующее начало в мире и тем самым осознать мир не как первобытный «хаос», а как цивилизованный «космос». Видную и почетную роль в этом космосе играет цвет.

Наиболее развитые и последовательные учения о цвете среди всех стран Древнего Востока были созданы в Китае и Индии. Здесь наука о цвете носит уже философский характер, хотя и не порывает со своей мифологической основой.

Китай

Картина мира и его бытия, созданная древними китайцами, еще совсем в мифологическом духе многокрасочна.

Замечательным памятником древней мудрости является «И цзин» - «Книга перемен». Она состоит из 64 гексаграмм - сочетаний шести линий (черточек), расположенных одна над другой, причем таких линий имеется два типа: сплошная и прерванная.

В каждой гексаграмме закодирована определенная космическая или жизненная ситуация, характеризующая какую-либо стадию или этап мирового процесса, например творчество, погружение, восход, сияние, поражение света, сосредоточенность, упадок, конец и т. д.

В целом последовательность всех 64 гексаграмм (дополненных краткими текстами).Эта книга воспроизводит грандиозную и сложную драму бытия мироздания, в которой главные герои - небо, земля и человек; главные силы - свет и тьма, активность и пассивность, мужское и женское начало; главные стихии - вода, ветер, огонь, гром. Действуют и такие персонажи, как гора, дерево, конь, корова, колесница, а также люди (князь, воины, народ). Все главные герои, силы и стихии окрашены в главные цвета, которые следует понимать не только как абстракции или символы, но и как живые образы во плоти. Так, основным знакам гексаграмм приписываются цвета: сплошная черта - это знак неба, она синяя, светлая; прерванная черта - знак земли, она желтая, теневая. , ведь они представляют собой исчерпывающее многообразие цветовых композиций в сине-желтой или черно-белой гаммах. В них зафиксированы все возможные ситуации борьбы, игры, взаимодействия синего и желтого или светлого и темного. Каждая гексаграмма оказывается своего рода картиной. Исследователь «И цзин» Ю. К. Шуцкий пишет: «Можно ощутить «Книгу перемен» как эпопею взаимодействия света и тьмы. Тогда она приобретает и красочность, и выразительность»

В самом деле, помимо простых «канонических» цветов-символов, в «И цзин» можно встретить и такие сложные и тонкие цвета, как сюань и сюнь. Сюань - это цвет неба, но не полуденного, синего, а предрассветного неба на северо-востоке; это черный цвет, сквозь который едва пробивается красный. Этот сложный цвет символизирует зарождение света в недрах мрака, он «визуализирует» смысл триграммы Кань, входящей в ряд гексаграмм «И цзин». Цвет сюнь - это цвет земли, но не просто желтый, а красно-желтый; он дает представление о земле, залитой обильными лучами южного солнца, поскольку красный - это цвет огня и юга,

В Древнем Китае всем стихиям, временам года, странам света, планетам и веществам приписывались их собственные цвета. Основных цветов насчитывалось пять. Эту систему можно записать в виде таблицы:

Здесь следовало бы уточнить два момента. Первое - это взаимозаменяемость понятий синего и зеленого. В древних памятниках нет четкого различия между этими цветообозначениями. Может быть, причина кроется в том, что зеленый рассматривался как порождение синего, как такой цвет, в котором синий служит главной составной частью, а другая составляющая - желтый - взята в небольшом количестве. Относительно иероглифа «цин» и по сей день нет полного единодушия - синий это или зеленый. Но одно несомненно: древние китайцы различали эти цвета и пользовались обеими красками. Другое замечание по поводу цветовой символики относится к белому цвету как символу осени. Это становится понятным, если учесть, что осень в Китае - время сбора риса, т. е. белого зерна. Кроме того, осень связана с западом, а запад - это страна смерти, печали. Траурный цвет в Китае и Японии - белый.

Символика цвета была важнейшим принципом в изобразительном и прикладном искусстве, в архитектуре и поэзии. На ней строилась и цветовая «режиссура» религиозных обрядов. Вот как, например, описаны обряды встречи времен года в книге Хоу Ханьшу:

«В день Личунь (Установление Весны), когда вода ночной клепсидры еще не истощилась на пять половинок часа, все чиновники столицы надевают платье цвета цин (зеленое

В день Лися (Установление Лета) надевают красное платье...

В день Дзися (на исходе Лета) одежда желтая...

В день Лицю (Установление Осени) ... все... надевают белое платье и выходят в западное предместье встречать дыхание Осени...

В день Лидун (Установление Зимы) чиновники надевают черное и выходят в северное предместье встречать дыхание Зимы».

Важнейшая из закономерностей бытия, установленных в «И цзин». заключается в том, что успех или «счастье» любого действия возможно только в том случае; если это действие не идет вразрез с общей тенденцией развития природных сил в данный момент. Деятельность человека должна органически «вливаться» в жизнь и взаимодействие стихии, лишь тогда она будет плодотворной. Поэтому, как гласят предания, даже органы чиновно-бюрократического аппарата китайского государстваназывали именами, связанными с красочными природными явлениями, что должно было обеспечить им успех.

В комментарии II в. к книге древнего китайского ученого-историка Сымы Цяня говорится: «Когда Кзанди принял власть, появились предвещающие благо облака. Поэтому он по облакам обозначил дела: Весеннее ведомство назвал зеленооблачным, Летнее ведомство - краснооблачным, Осеннее - белооблачным, Зимнее - чернооблачным и Срединное - жел-тооблачным» .

По-видимому, еще во II тысячелетии до н. э. в Китае регламентировался цвет одежд для различения сословий. Об этом говорится в старинном сборнике песен «Ши цзин» («Книга песен»). «Лучший» цвет - красный - предназначался для князей, а те, что поскромнее,- черный и желтый - для простого народа:

В месяце восьмом у нас в селеньях ткут. Краска черная и желтая - для нас. Ярко-красная приятнее для глаз. Ткани лучшие покрасим в красный цвет, Чтобы княжич наш нарядней был одет!»

В той же книге песен мифический князь Просо - бог злаков - дарит людям зерно трех цветов: черное, красное, белое. Совокупность этих цветов символизирует «изобилие благ» и способствует продолжению изобилия и в дальнейшем.

Во времена правления последней династии древности Хань китайская культура достигла почти предельной высоты. Язык форм и красок становится неописуемо богат, и к тому же он обогащен «языком» ароматов и звуков. Запахи и звуки (музыкальные или природные) входят в палитру китайского художника наравне с красками и материалами, а ветер и всяческие движения воздуха - в композицию пространства. «Это вещи эфемерные»,- скажете вы. Но в этом насквозь искусственном и утонченном дворцовом мире все эфемерно, в том числе и люди, особенно женщины. Они и внешне похожи на бабочек в своих легких развевающихся платьях с рукавами-крыльями, и жизненный их путь напоминает полет бабочки, и так же легко и внезапно они умирают, сраженные слишком сильным чувством. Среду, в которой жили ханьские аристократы, можно себе представить по двум произведениям древнекитайской литературы: поэме Сымы Сянжу «Там, где длинны ворота» и произведению Лин Сюаня «Частное жизнеописание Чжао - Летящей Ласточки».

Одинокая опальная супруга императора в поэме Сымы Сянжу бродит по дворцу, с тоской размышляя о своем горе (она покинута мужем за чрезмерную ревность). В сумерках дворцовые здания кажутся ей огромными, подавляют своей высотой и мрачностью. «Вот главная зала…как глыба... Она упирается в небо - да, в самое небо... Строенья другие громадою темной с ней вместе поднялись и высятся к небу...» Но когда она входит в залы, то красота интерьеров заставляет ее забыть своё горе. Душа не в силах оторваться от созерцания всей этой красоты: ..Толкну в инкрустациях дверь, золоченые бляхи затрону - схвачусь я, их звук загудит-загудит, как звон колокольный какой-то. Перекладины двери моей из скульптурной магнолии все - да, все резные, карниз абрикосом ажурным отделан... Отделаны все редкими деревьями верхи колонн, их капители: неровными рядами они крепят упоры крыш... А днем все пять цветов слепят, один перед другим - слепят; блестят и огненно сверкают - сплошное яркое сиянье! И плотно так скрестились камни, нет - это черепицы крыш... напоминает их узор игру каких-то самоцветов. Везде растянуты сплошной, причудливою сетью там занавесы, да; свисают вниз перевитыми узлами густой бахромы...»

Колорит императорских дворцов бесконечно многообразен. Здесь встречаем не только «слепящие» цвета, но и неяркие, утонченно-изящные: серые, древесные, терракотовые множества оттенков; и этот сдержанный общий фон разнообразится небольшими яркими включениями: светлая луна, белый журавль, синие, зеленые и красные птицы. Сама природа строит свои гаммы по такому же принципу, и в унисон с природой настроена человеческая душа, потому и эти тонкие сложные гаммы - не просто копии природных, а отображения субъективного мира человека.

Мы «заглянули» во дворец императрицы, а теперь «посмотрим» «павильон младшей наложницы» другого императора. Отделка дворца подобна оправе драгоценной жемчужины или роскошной вазе для орхидеи: «изнутри помещение было вызолочено и изукрашено круглыми пластинками из белого нефрита с четырехугольным отверстием посредине - стены дивно переливались на тысячу ладов».

Каким-то причудливым образом во всей этой жизни сочетаются крайняя искусственность и наивнейшая натуральность. И это, наверное, и составляет первую главную особенность колорита поздней китайской древности - колорита, понятого и в широком и в узком смысле этого слова. Об этом дает очень хорошее представление список 26 предметов, которые наложница Хэдэ дарит своей сестре-императрице. Его можно было бы озаглавить: «Самое лучшее из мира вещей». Приведем здесь хотя бы его начало: «Циновка, стеганная золотыми блестками. Чаша из ароматного дерева алоэ в виде завязи лотоса. Большой пятицветный узел - воплощение полного единения. Штука золотой парчи с рисунком уточек-неразлучниц. Ширма хрустальная. Жемчужина к изголовью государыни, светящая в ночи. Покрывало для жертвенных приношений из шерсти дикой кошки, пропитанное ароматами. Темно-красное платье дань из прозрачного шелка сяо. Ящичек лазоревой яшмы для притираний»".

Прочитав и прочувствовав этот список, можно назвать и вторую главную особенность колорита этой культуры: «космический охват», безбрежно-широкий мир вещей, материалов. В самом деле: тут металлы и дерево, натуралистические копии цветов и абстрактные символические фигуры, хрусталь и жемчуг рядом с шерстью дикой кошки и с «тигриными полосами», прозрачный шелк и носорожья кость.

Но таков закон диалектики (кстати, вспомним, что Китай - родина первых диалектических учений): одновременно с любым явлением порождается и его отрицание. Уже в глубокой древности возникла идея осуждения роскоши, богатства, декоративности.

В «И цзин» (22-я гекс.) недвусмысленно выражено недоверие внешней мишуре и пестрым украшениям. Они предназначены для того, чтобы скрыть недостатки человека, т. е. представить его в ложном виде. Украшения можно применять, так как это вошло в обычаи, но нельзя допускать, чтобы они поглощали человека целиком. Пестроте украшений противопоставляется белое убранство, символизирующее чистоту и непорочность. Мудрецы «золотого века» китайской философии учили, что пристрастие к драгоценностям и вообще всякая «разубранность и разукрашенность» представляют социальную опасность. В своих книгах они настойчиво осуждают стремление к цветистости и внешнему блеску и, напротив, восхваляют скромность и умеренность в быту.

«Пять цветов притупляют зрение»,- говорится в «Дао дэ цзин». «Драгоценные вещи заставляют человека совершать преступления. Поэтому совершенномудрый стремится к тому, чтобы сделать жизнь сытой, а не к тому, чтобы иметь красивые вещи».

Богатство и внешний блеск господствующего класса добываются ценой обнищания народа. Лучшие умы Древнего Китая понимали, что это гиельно для государства.

В книгах древних китайских философов и поэтов бессчетное число раз осуждается роскошная внешность власть имущих и воспевается скромный, а иной раз бедный до нищеты быт и внешний вид «достойного мужа». По словам Конфуция, благородный муж «умерен в еде, не стремится к удобству в жилье» . Великий учитель Кунцзы презирает тех, кто слишком заботится о своей внешности и быте. «Учитель сказал: «Тот, кто стремится познать правильный путь, но стыдится плохой одежды и пищи, не достоин того, чтобы с ним вести беседу».

Но это отрицание внешней репрезентативности было не только формой протеста против социального неравенства и «разбоя» властей. Оно возникло на более глубоком мировоззренческом фундаменте. Пытаясь понять закономерности бытия, его начала и причины, древние мудрецы пришли к выводу о том, что они непостижимы для слабого человеческого разума. Универсальное вездесущее начало, управляющее жизнью Вселенной,- дао - недоступно чувственному познанию, невыразимо словами и не имеет зримого облика. Его называют «формой без форм, образом без существа... туманным и неясным».

Учение о дао вошло в жизнь и культуру Китая, как соль «ходит в состав морской воды: нет такой сферы жизни, на которую это учение не повлияло бы так или иначе. Огромное влияние этой философии испытала на себе и живопись, и все другие жанры изобразительного искусства. То, что внесли в искусство адепты дао и близких к нему учений, в известной мере противостоит описанным выше тенденциям древнего искусства. Так, на место красочности и полноцветия приходит монохромия и вообще ахроматическая живопись тушью - ведь «пять цветов притупляют зрение». Вместо четкости и отделанности начинает цениться неясность, туманность и бесформенность, потому что само дао неясно и бесформенно и потому что «великое совершенство похоже на несовершенство». Вместо блеска золота и сияния жемчугов ценится приглушенность красок и полумрак теней, потому что именно в тени человека заключена его душа или сокровенная сущность. Художнику же не следует чрезмерно доверять внешнему феномену вещей, но должно воплощать их скрытую сущность. И, наконец, проникновение под внешний покров явлений приводит к утрате различия между красивым и уродливым. Вот почему «совершенный муж», тощий и косматый, одетый в холщовую рубаху «в заплатах и узлах», кажется даосу прекраснее лживого и корыстолюбивого царедворца, облаченного в парчу. Вот почему корявый черный ствол старого сливового дерева становится излюбленным мотивом художников. Разве он менее красив, чем, например, павлин или цветок лотоса?