История мировых экономических кризисов. Справка. Экономический кризис в россии в годы первой мировой войны Лорд Фишер и английский план войны на море

Реквизиты

Первая мировая война оказалась беспрецедентной по масштабам и финансовым затратам для стран, участвовавших в ней. Как известно, от финансового положения и политики этих стран зависели их боеспособность и возможность приспособиться к новым условиям ведения хозяйства. Ни одно из воюющих государств не имело опыта управления финансами в подобного рода условиях, и каждое накапливало его самостоятельно. Изучению некоторых аспектов такого опыта в России и посвящена статья.

БЮДЖЕТНЫЙ КРИЗИС

В феврале 1904 г., в начале войны с Японией, министром финансов был назначен В. Н. Коковцов. Он должен был в экстремальных условиях обеспечить устойчивость российской экономики и финансов, спасти золотой рубль, в тот период оказавшийся на грани падения. Главным пунктом финансовой программы по ведению войны Коковцов считал внешние займы, которые подкрепляли золотой запас России, и внутренние займы, с помощью которых излишние бумажные деньги изымались из внутреннего обращения. Для покрытия расходов на войну было выпущено займов на 2 125 млн руб., в том числе около 1 млрд руб. составили внешние заимствования.

Бездефицитный бюджет стал для правительства политической необходимостью. Поэтому Коковцов стремился и в дальнейшем не только обыкновенные, но частично и чрезвычайные расходы покрывать обыкновенными доходами, не прибегая к займам.

Налоги были основными статьями доходов и имели тенденцию к росту. Наиболее зна-чимой в рамках прямого налогообложения Российской империи начала XX в. была система налоговых сборов с торговых и промышленных предприятий. Поступления от государственного промыслового налога в 1903-1912 гг. интенсивно росли: с 67,59 млн руб. в 1903 г. до 132,31 млн руб. в 1912 г., то есть на 95,7 %. Правда, часть этого роста объясняется повышением некоторых ставок налога по закону 2 января 1906 г., что дало приблизительно 31-33 млн руб. дополнительных доходов.

В структуре налоговых доходов российского бюджета до 80 % составляли косвенные налоги, включающие акцизы и пошлины. При этом надо отметить, что доходы казны от акцизного и таможенного обложения в предвоенное десятилетие неизменно возрастали.

Совершенно особый вид косвенного обложения представляла собой казенная винная монополия. Среди многих вопросов истории финансовой политики России «вопрос о доходах с продажи питей» занимает особое место. Эти доходы давали значительные средства в бюджет на протяжении длительного времени. Винная монополия принесла казне за десять лет (1904-1914 гг.) 805,7 млн руб., или около 80 млн руб. в год.

Осенью 1913 г., когда составлялся бюджет 1914 г., Коковцов и его сотрудники исчислили возможный доход от обложения спиртных напитков и казенной монополии продажи водки (§4 и §21 доходной части государственной росписи) в размере 991 тыс. руб.

В 1914 г. в рескрипте Николая II на имя нового министра финансов П. Л. Барка было предложено в корне поменять направление финансовой политики правительства. Рескрипт предполагал безотлагательно провести в заведовании государственными финансами и экономическими задачами страны коренные преобразования. Министерство финансов, почти два десятилетия работавшее над усовершенствованием казенной продажи спиртных напитков и увеличением доходов от этой продажи, должно было начать обратную работу, которая получила своеобразное название «утверждение трезвости». Акцизный надзор призван был к ближайшему и деятельному участию в борьбе с неумеренным потреблением спиртных напитков .

Сам Барк и его ближайшие сотрудники не думали о коренных реформах бюджета. Текущий бюджет 1914 г. и предстоящие бюджеты в основном должны были опираться на доходы от казенной винной монополии. Но перед правительством встала задача чем-то заменить доходы от продажи спирта в бюджете. Все это обусловило своеобразную двойственность политики Барка.

По-прежнему ожидалось, что население исправно выпьет все проектируемое количество ведер водки, и доходы казенной винной монополии дадут очередной прирост. Заготовка спирта на 1914 г. производилась в обычных размерах.

В то же время в Министерстве финансов были образованы бесчисленные комиссии, которым ставилась задача насаждать трезвость, не ломая хорошо налаженную монополию. Барк издал циркуляр от 11 марта 1914 г. №2293 об ограничении торговли спиртными напитками . Каждый новый месяц приносил рост количества приговоров о закрытии мест торговли спиртными напитками, которые Управление неокладных сборов и казенной продажи питей должно было проводить в жизнь .

При бюджетных исчислениях в Министерстве финансов перед войной было принято считать, что в будущем году можно ожидать от 70 до 80 млн руб. прироста доходов казенной винной монополии. Так было в 1912 г., так было в 1913 г., когда дополнительно получили 80 млн руб., но первое полугодие 1914 г. не принесло ожидаемых доходов от казенной винной монополии - при общем росте благосостояния населения в казну не поступило ожидаемых 40 млн руб. Даже при незначительном сокращении мест продажи водки обычный прирост доходов от казенной винной монополии приостановился .

Первая мировая война потребовала провести корректировку выбранного курса. Призыв новобранцев, запасных, ополченцев всегда сопровождался большим весельем, но, как правило, во время мобилизации прекращалась торговля вином, что вызывало бурный протест призывников. В свою очередь бюджетные поступления уменьшались. Министерство финансов протестовало. Последовала резолюция Николая II, в ней было указано, что «неумеренное закрытие винных лавок приносит больше вреда, чем пользы».

Обнаружился и другой существенный недостаток в организации продажи спиртных напитков во время мобилизации. Политика губернаторов в этом вопросе была не одинакова: в одних губерниях продажа водки прекращалась, в других торговля шла без остановки. Воинские поезда то проходили «пьяные» губернии, то въезжали на «трезвые» территории. В середине войны было решено предоставить право прекращать винную торговлю по железнодорожным линиям местным ответственным за продвижение войск.

При разработке в 1907 г. Руководства для призыва нижних чинов запаса армии и флота на действительную службу вновь был пересмотрен вопрос о приостановке продажи спиртных напитков. Местным властям - губернаторам, полицмейстерам, градоначальникам, исправникам - предоставлялось право продолжать приостановку продажи спиртных напитков в соответствии с местными конкретными условиями (§§ 51-52 Руководства) .

Когда появился рескрипт П. Л. Барку, бывший главнокомандующий генерал Куропаткин в своей газетной заметке потребовал прекращения продажи спиртных напитков с момента начала мобилизации . По настоянию военного ведомства Главное управление неокладных сборов 5 мая 1914 г. разослало управляющим акцизными сборами циркуляр № 2304 с выпиской §§ 49-52 из Руководства по призыву низших чинов армии и флота на службу .

За несколько дней до начала войны военный министр Сухомлинов обратился с секретным письмом к Министру внутренних дел Н. А. Маклакову с просьбой принять меры к прекращению всякой торговли спиртными напитками во всех регионах, где будет происходить мобилизация .

18 июля 1914 года был опубликован указ о всеобщей мобилизации. На следующий день Главное управление неокладных сборов всем управляющим акцизными сборами разослало телеграммы, подтверждающие обязательность выполнения правил о прекращении продажи спиртных напитков.

Продажа спиртных напитков приостановилась на всей территории страны. Министерству финансов, во избежание разгрома водочных транспортов, пришлось на время мобилизации запретить перевозку водки и спирта.

В Министерстве финансов были твердо уверены, что это только временные потери казначейства в связи с мобилизацией. П. Л. Барк, давая объяснения в Государственной думе по представленному 27 июля 1914 г. законопроекту, который именовался Законом о финансовой мобилизации, заявил, что расходы на войну в меньшей степени покрываются из налоговых источников, и предложил увеличить цену на вино.

Дума установила следующие высшие пределы цены продажи: на ректификованный спирт - 32 коп. за градус вместо 21 коп., бывших до войны, на очищенное вино крепостью 40 градусов - 12 руб. 80 коп. за ведро вместо довоенных 8 руб. 40 коп. и на вино высшей очистки (столовое) и водочные изделия - 16 руб. 80 коп. за ведро вместо прежней цены 12 руб. Эти цены были введены в действие с 27 июля 1914 г. От повышения продажных цен на спиртные напитки, табачные изделия и повышения акциза на пиво Барк ожидал ежегодно 200 млн руб. Министерство финансов 28 июля 1914 г. внесло в Совет Министров проект постановления об изменении цен на вино и табачные изделия, причем было предложено установить цены в максимальных размерах, допустимых законом 27 июля 1914 г. Совет Министров установил, что новые цены войдут в силу с 7 августа в Европейской России и с 16 августа в Сибири и в Азиатских частях империи .

После окончания мобилизации все должно было пойти по старому руслу. Министерство финансов деятельно готовилось к взиманию повышенных ставок со спиртных напитков . Также оно вырабатывало новые правила о времени торговли крепкими напитками. 12 августа был подписан Барком и опубликован циркуляр о времени начала и конца торговли крепкими напитками в будние дни .

Но в конце августа 1914 г. в виде личного распоряжения Николая II был издан запрет на продажу спирта, вина и водочных изделий для местного потребления на всей территории страны до окончания военного времени . А 25 сентября 1914 г. было опубликовано утвержденное Николаем II положение Совета министров, по которому сельским и волостным обществам, земским собраниям и городским думам было предоставлено право ходатайствовать о полном прекращении торговли крепкими напитками.

Министерство финансов при составлении государственной росписи доходов и расходов на 1915 г. подсчитало, что потери бюджета от приостановки казенной продажи вина составляют 792 млн руб.

Таблица 3 Доходы Государственного бюджета 1914 г. и Министерского проекта на 1917 г.
Ординарные доходы	По утвержденному бюджету 1914 г. (руб.)*	Предложено по министерскому проекту 1917 г. (руб.)**
Прямые налоги
Косвенные налоги
в том числе таможенный доход
Правительственные регалии
в том числе винная монополия
Казенные капиталы и имущества
в том числе казенные железные дороги
* Источник: Проект государственной росписи доходов и расходов на 1914 год с объяснительною запискою министра финансов. - СПб., 1913. - Отд. I. - № 143. - Ст. 1596. ** Источник: Проект государственной росписи доходов и расходов на 1917 год с объяснительною запискою министра финансов. - 1916. - Ч. 1 Пг - С. 87-89.

Одновременно с большим сокращением доходов от казенной винной монополии произошло аналогичное уменьшение таможенных доходов, которые в среднем давали 10-11 % всех доходов бюджета. Война в корне изменила границы и количество портов, через которые ввозились в Россию иностранные товары. Резко сократился объем и характер ввозимых товаров. Все это привело к фактическому исчезновению таможенных доходов как бюджетного источника. Закрытие европейских границ и портов привело к потере почти 300 млн руб. таможенного дохода. Таким образом, только по двум бюджетным источникам возникал недобор в сумме около миллиарда рублей. Надо отметить, что и ряд других важных источников дохода стал давать меньше поступлений. Это, прежде всего, доходы от казенных железных дорог. Коммерческое движение на дорогах, обслуживающих театр военных действий, сократилось по сравнению с 1913 г. на две трети, а на остальных дорогах - на четверть .

Сократились и прямые налоги. Крестьянство, пославшее своих кормильцев на фронт, уже не могло оставаться исправным плательщиком прямых налогов. Министерству финансов пришлось дать податной инспекции на местах указания, что к домохозяйствам, в которых работники призваны в действующую армию, не следует предъявлять непосильные требования, а нужно оказывать им льготы .

В начале войны налоговые льготы необходимо было дать четверти крестьянских дворов. В Царстве Польском вообще были приостановлены принудительные меры по взиманию прямых налогов. Все это подготавливало бюджетный кризис в России.

Биржевая депрессия 1913-1914 гг. Биржевая спекуляция, игра на бирже - вот темы, которыми пестрили страницы общей и специальной прессы того времени.

Резкие падения курсов, которые не раз имели место на бирже за последние месяцы

1913 г., производили панику. А то обстоятельство, что это падение совершалось, несмотря на интервенции, то есть покупку бумаг частными и государственными банками, свидетельствовало о настоящей биржевой депрессии. Она могла перейти в биржевой кризис, который в свою очередь стал бы провозвестником торгово-промышленного, явно обнаруживающегося в Западной Европе.

В этом лучше всего убеждает нас движение курсов разных бумаг за более долгий срок, чем первые месяцы 1912-1913 гг., в течение которых этот процесс в России только усилился. Если взять средние месячные котировки берлинской биржи для твердопроцентных бумаг, то движение их курсов в 1912 и 1913 гг. выразится следующими отметками (табл. 4).

Отсюда видно, что курсы твердопроцентных бумаг падали до июня 1912 г., затем несколько поднялись в августе, снова упали в октябре-декабре и стали сильно падать в первой половине 1913 г., испытав некоторый подъем к ноябрю того же года. Но общий результат движения - падение от 93 1 / 2 до 88 7 / 8 руб.

Что же касается средних месячных курсов дивидендных бумаг, то движение их за то же время выразилось следующими отметками (табл. 5).

Денежный рынок оправился к январю 1914 г., и деньги подешевели снова. Несмотря на это в 1913 г. ценные бумаги испытали, как известно, дальнейшее и притом весьма сильное понижение. Например 26 акций металлургических предприятий упали в марте 1914 г. по сравнению с мартом 1913 г. на 25 %, а 6 акций цементных заводов и заводов строительных материалов даже на 40 %. В апреле последовало новое резкое понижение курсов многих бумаг.

Что касается государственной ренты, то 1 марта 1913 г. она котировалась по 93 %, а 1 марта 1914 г. ее курс был равен 92 %. Приведенные выше данные свидетельствуют, что угнетенное состояние биржи в предвоенном году - явление не случайное, а лишь продолжение ранее наметившейся тенденции. Связь падения ценности российских бумаг с бумагми других стран говорит о том, что биржевая депрессия в России предшествовала торгово-промышленной депрессии.

ДЕНЕЖНЫЙ КРИЗИС

Одним из первых законодательных актов, поспешно принятых правительством вслед за объявлением войны, был закон от 27 июля (9 августа по новому стилю) 1914 г. об изменениях в области денежного обращения. Закон затрагивал три различные сферы денежного обращения.

Во-первых, приостанавливался обмен кредитных билетов на золото. Официальной причиной этого объявлялась необходимость защитить золотой резерв страны от утечки за рубеж в случае неизбежных в условиях войны потрясений кредитно-денежной системы. Однако подлинная причина запрета на обмен раскрывалась двумя другими переменами в системе кредитно-денежного обращения, провозглашенными законом.

Дело в том, что уже в первые дни войны правительство было вынуждено приостановить действие Закона об эмиссии кредитных билетов Государственным банком России, по которому банк, имея 1,2 млрд руб. золотого резерва, обладал правом выпуска всего 300 млн кредитных руб., не обеспеченных золотом. Закон от 27 июля предоставил ему право дополнительной эмиссии необеспеченных золотом кредитных билетов еще на 1,2 млрд руб. Количество необеспеченных золотом бумажных денег достигло таким образом полутора миллиардов рублей.

Ступив на этот путь финансирования войны, Россия не смогла отказаться от него и после ее окончания, поскольку война переросла в революцию, которая также потребовала чрезвычайных расходов со стороны государства. Печатный станок, таким образом, стал обслуживать революцию. С момента вступления России в мировую войну и до момента полной ликвидации российского рубля можно выделить три периода выпуска бумажных денег, совпадающих со сменой политических режимов.

Старое правительство вслед за Законом от 27 июля 1914 г. предприняло в этом отношении следующие законодательные шаги (все даты даются по старому стилю): Положение Совета министров от 17 марта 1915 г. об увеличении права выпуска банкнот до 2,5 млрд руб.; Закон от 22 августа 1915 г., расширивший это право до 3,5 млрд руб.; Указ от 29 августа 1916 г., увеличивший право на эмиссию до 5,5 млрд руб.; Положение Совета министров от 27 декабря 1916 г., расширившее право на эмиссию до 6,5 млрд руб.

К февралю 1917 г. объем фактически необеспеченных кредиток достиг примерно 8,4 млрд руб.

Временное правительство успело издать пять законодательных актов о расширении права Государственного банка на эмиссию:

Указ от 4 марта 1917 г. - на 2 млрд руб., что довело официальную сумму необе-спеченных золотом кредиток до 8,5 млрд руб.;

Кроме приостановки обмена кредиток на золото и расширения эмиссионных прав Государственного банка, закон предусматривал и третье отклонение от принципов активной политики российского правительства в области денежного обращения. Государственное казначейство наделялось правом учитывать (продавать за вычетом банковского или учетного процента) в Государственном банке свои краткосрочные обязательства на суммы, определяемые потребностями военного времени.

Таковы были отступления от законов, регулировавших денежное обращение до 1914 г., следствием которых стало изменение всей структуры денежного обращения России.

Накануне войны русские деньги состояли из кредитных билетов, золота, разменного серебра и медной монеты. Определенные заменители монеты - «серии» (разновидность казначейских бонов или государственных обязательств, по которым выплачивался регулярный процент по предъявлению отрезаемых от них купонов) и их купоны находились в обращении в крупных городах в основном в сфере оптовой торговли и имели лишь небольшое значение для денежного обращения страны.

К тому времени в обращении находилось серий или «билетов Государственного каз-начейства» на сумму 150,5 млн. руб. Общее количество денег в обращении составляло примерно 2 млрд руб.

Сразу же после объявления войны металлические деньги начали исчезать из обращения. Их исчезновение происходило поэтапно. Первыми, вслед за прекращением обмена кредиток на золото, исчезли из обращения золотые монеты, которые население припрятало до лучших времен. Через несколько месяцев начали исчезать серебряные рубли, полтинники и четвертаки. Летом 1915 г. уже ощущался недостаток серебряной и медной мелочи.

Таблица 6 Денежное обращение в 1914-1917 гг. (в млн руб.)
Кредитные билеты
Золотая монета
Разменное серебро
Медная монета
Казначейские знаки и марки
Источник: Государственный банк. Отчет за 1916 г. Пг. -1917. - С. 11.

Чтобы компенсировать эту недостачу, правительство прибегло к выпуску бумажных казначейских марок, имевших хождение наравне с разменной серебряной и медной монетой. Их появление быстро довело до конца процесс исчезновения из обращения металлической монеты. В то же время началось нарастание выпуска кредитных билетов. С начала войны их было выпущено на сумму 1 317 млн. руб. в 1914 г. и на 16 403 млн руб. - в 1917 г.

Одновременно с ростом эмиссии бумажных денег уменьшался золотой фонд страны. На 16 июля 1914 г. в старом Государственном банке в статье «золото в России» значилось золотых монет и слитков на сумму в 1 604 млн. руб. В этот момент кредитные билеты были обеспечены золотом на 98,2 %. На 1 марта 1917 г. в банке было 1 476 млн руб. золотом, а кредитные билеты были обеспечены на 14,8 %. К 23 октября 1917 г. в банке оставалось только 1 292 млн руб. золотом, а кредитки были обеспечены на 6,8 %.

Как в активных, так и в пассивных счетах Государственного Банка за время войны и революции произошли изменения, коренным образом повлиявшие на характер его деятельности. Со стороны активов эти изменения коснулись учета векселей, а также выразились в появлении новой статьи учета государственных краткосрочных обязательств (краткосрочных векселей Государственного казначейства).

С августа 1914 г. Государственный банк начал учет (покупку за вычетом банковского или учетного процента) краткосрочных векселей Государственного казначейства. Развитие этой операции продвигалось чрезвычайно быстрыми темпами. Вскоре она стала главной статьей всех активных операций госбанка. Этот учет краткосрочных государственных обязательств служил прикрытием всей системы финансирования войны посредством выпуска бумажных денег.

К концу первого года войны, 1 июля 1915 г., активы банка содержали 1 589 млн руб. в краткосрочных казначейских векселях. К концу второго года - 3 824 млн руб. К моменту падения старого режима (1 марта 1917 г.) объем государственных краткосрочных обязательств в активах банка достиг 7 882 млн руб., а к 23 октября 1917 г. - 15 507 млн руб.

Нетрудно понять, как это изменило положение Государственного банка в системе кредитно-денежного обращения страны. До войны фонды Государственного банка инвестировались (вкладывались посредством выдачи займов, приносящих проценты) в частную торговлю и промышленность.

К концу первого года войны ситуация изменилась. Как и раньше, 800-900 млн руб. вкладывались в частные предприятия. Кроме них у Государственного банка появился новый должник - Государственное казначейство, которое уже к концу июля 1915 г. заняло у банка сумму вдвое большую, чем ему были должны все остальные клиенты вместе взятые. К середине 1917 г. долг Государственного казначейства банку во много раз превысил сумму долгов всех прочих его клиентов.

Переход к бумажным деньгам также оказал серьезное влияние на изменение характера пассивных операций банка. Нарастание выпуска бумажных денег и переполнение ими каналов обращения вызвало все увеличивающийся приток денег на депозиты. К началу войны Государственный банк имел 27 млн. руб. на депозитах и 260 млн руб. - на текущих счетах своих клиентов. 23 октября 1917 г. на депозитах в Госбанке было 31 млн руб., а на текущих счетах - 2 492 млн руб.

Чем больше росли военные расходы и, соответственно, отчисления из военных фондов, тем больше становились текущие счета соответствующих правительственных и общественных организаций в Государственном банке.

Помимо главного инструмента инфляции - выпускаемых Государственным банком в огромных количествах кредитных билетов, а также разросшихся банковских депозитов, существенную роль в инфляционном процессе сыграли государственные краткосрочные обязательства или краткосрочные векселя Государственного казначейства.

Вначале эти векселя выпускались только с целью обеспечения долга Государственного казначейства Государственному банку, в качестве гарантии займов, которые казначейство брало у банка кредитными билетами. Однако позднее государственные краткосрочные обязательства поступили на частный денежный рынок и были навязаны в качестве средства платежа поставщикам военной продукции. Частные банки начали учитывать их наравне со всеми прочими краткосрочными векселями и ГКО. Таким образом, в России, как и в других странах, они превратились в особого рода деньги. Всего на 1 января 1916 г. на частном рынке обращалось ГКО на сумму 705 млн руб., а к концу того же года - уже на сумму 2 609 млн руб.

Как уже отмечалось, выпуск бумажных денег был вызван недостатком средств, имеющихся в распоряжении государства. Печатный станок должен был добыть средства, которые нельзя было получить от населения ни путем налогообложения, ни путем выпуска облигаций государственного займа.

В первые годы войны эмиссия отставала от дефицита. Это происходило потому, что в этот период дефицит покрывался в значительной мере за счет долгосрочных займов и государственных краткосрочных обязательств. Однако в последующие годы сумма эмиссии почти полностью совпадает с суммой бюджетного дефицита.

Таким переломным моментом, после которого обесценивание бумажных денег начинает неумолимо опережать темпы их выпуска, стал 1916 год. До этого, в 1914-1915 гг., цены росли медленнее, чем количество кредиток, поступавших в обращение.

К марту 1915 г. правительство полностью использовало право на эмиссию 1,5 млрд. руб. кредитных денег. После этого несколько раз расширялось право Государственного банка на выпуск кредитных билетов. К 27 декабря 1916 г. это право было доведено до 6,5 млрд. руб. Таким образом, за два года войны количество непокрытых золотом бумажных денег выросло в 21 раз. После Февральской революции 1917 г. Временное правительство еще шире пользовалось бумажным станком, чем его предшественник. В соответствии с расширением права эмиссии увеличивалось количество кредитных денег в обращении и темпы их выпуска. Если перед началом войны кредитных билетов было выпущено на 1 633 млн. руб., к 1 апреля 1917 г. сумма кредитных билетов в обращении достигла 10 868 млн руб., то есть увеличилась на 66,6 %. С 1 марта 1917 г. по 1 октября того же года было выпущено кредитных билетов на 7 340 млн руб., в то время как за те же месяцы предыдущего года - только на 1 688 млн руб. Таким образом, Временное правительство пользовалось бумажным станком интенсивнее, чем царское правительство в последний год его существования. По расчетам министра финансов Бернацкого, в сентябре 1917 г. кредитных билетов было выпущено около 1,9 млрд руб., а за последние три месяца существования Временного правительства - не менее 6 млрд руб., в том числе за октябрь около 2 млрд руб.

Одновременно с обесцениванием бумажного рубля по отношению к товарам происходило его обесценивание по отношению к золоту и иностранным валютам. С 1915-1916 гг. правительство в определенной степени взяло их под свой контроль. Оно предоставляло валюту импортерам, выполнявшим военные заказы, по пониженному курсу, и требовало от экспортеров передавать часть получаемой ими валюты в Государственное казначейство.

ДРУГИЕ ФАКТОРЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА В РОССИИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

1. Усиление топливного голода, упадок промышленного производства. Как известно, еще с 15 января 1888 г. акцизом были обложены все продукты из нефти. Акциз составлял 40 коп. с пуда керосина и 30 коп. с пуда тяжелых масел. Для нефтепромышленников становится очевидной выгодность превращения сырой нефти не столько в керосин, сколько в мазут.

Результатом этого стало отставание темпа роста внутреннего спроса на керосин от темпа роста нефтедобычи. Это привело к тому, что снабжение всей российской промышленности мазутом оказалось в зависимости от расширения экспорта керосина за границу, а не от использования его внутри России. Таким образом, в российской энергетике стала формироваться энергорасточительная тенденция в расходовании нефтяных запасов.

Но в начале XX в. и вплоть до революции 1917 г. начинается повышение цен на уголь и нефть. К имевшимся объективным условиям нехватки нефти в России прибавился монополистический фактор ценообразования. Аналогичная ситуация складывалась и с углем. Стал постепенно нарастать топливный голод (прежде всего, угольный).

С началом войны в 1914 году сократились буровые работы и вывоз нефти, а с захватом польских губерний Россия лишилась около 500 млн пудов угля Домбровского бассейна. Единственным крупным источником оставался Донецкий бассейн. Положение в угольной промышленности усугублялось тем, что убыль рабочих рук в Донбассе была больше, чем в целом по стране (около 27 %).

Передача вагонов под военные перевозки создавала трудности с вывозом добытого топлива. Из-за нехватки кокса пришлось затушить доменные печи на некоторых южнорусских металлургических заводах. Госбанк вынужден был открывать ссуды под каменный уголь и кокс. Добыча угля в Донбассе уменьшилась с 912,6 млн пудов в январе 1914 г. до 790,3 млн пудов в январе 1915 г. . В свою очередь, тяжелое положение на железнодорожном транспорте препятствовало вывозу донецкого угля с месторождений, а потому удельный вес каменного угля в балансе топлива систематически снижался.

Добыча нефти в годы войны была в среднем выше, чем в 1913 году, но это не смогло смягчить топливного кризиса ввиду большого недовывоза нефтепродуктов.

Дефицит топлива сказался на работе черной металлургии. Из-за отсутствия топлива и железной руды в начале 1916 г. в Донбассе было потушено 17 домен. Выплавка чугуна снизилась с 283 млн пудов в 1913 г. до 231,9 млн пудов. В еще больших размерах упало производство стали - с 300,2 млн пудов до 205,4 млн пудов. Для покрытия острого дефицита в черных металлах был резко увеличен импорт стали - до 14,7 млн пудов в 1916 году, то есть в 7 раз больше, чем в 1913 г. Одновременно с этим были размещены заказы за границей на прокат, металлоизделия и другие материалы.

Чтобы удовлетворить нужды военной промышленности (80 % заводов России были переведены на военное производство), металла лишили все отрасли народного хозяйства, не связанные с выполнением военных заказов.

В металлургической промышленности производство чугуна в 1917 г. упало до 190,5 млн пудов против 282,9 млн пудов в 1913 г. Готового железа и стали было произведено в 1917 г. 155,5 млн пудов по сравнению с 246,5 млн пудов в 1913 г. Каменноугольная промышленность сократила производство своей продукции в 1917 г. до 1,74 млрд руб. против 2,2 млрд руб. в 1913 г. Добыча нефти упала до 422 млн пудов (в 1913 г. - 563 млн пудов).

Правительство не смогло обеспечить сырьем свою промышленность. Промышленность не смогла удовлетворить нужды гражданского населения. Образовался огромный дефицит промышленных товаров.

Нехватка сырья была вызвана и приоритетным его экспортом для покрытия части внешнего долга. Война показала экономическую зависимость страны от иностранных поставщиков.

Все это подрывало экономическую базу ведения войны.

2. Продовольственный кризис. Крестьянство потеряло из-за инфляции примерно треть своих накоплений. Это вынуждало его придерживать свои продукты, поскольку в обмен на все более теряющие реальную ценность бумажные деньги оно не могло получить промышленных товаров. В результате цены на сельскохозяйственную продукцию выросли так же быстро, как и на промышленные товары.

В августе 1915 года учреждается Особое совещание по продовольствию. С этих пор дело заготовок продовольствия для населения перешло к правительству и частью к местным органам. Правительственные заготовки полностью уничтожили свободный хлебный рынок. С декабря 1916 г. приступили к принудительной хлебной разверстке, которая также не дала успешных результатов. В результате норма выдачи хлеба рабочим уменьшилась на 50 %. С июля 1917 г. в Петрограде была введена карточная система на продовольствие.

3. В промышленности в целом стала последовательно снижаться производительность труда как вследствие нехватки топлива и материалов, так и вследствие ухудшающихся условий жизни и питания рабочих.

4. Разруха на железнодорожном транспорте. Заказы МПС на рельсы систематически не выполнялись. Сбои в работе железной дороги объяснялись нехваткой топлива, но в свою очередь, к нехватке топлива приводила недопоставка вагонов. Получался заколдованный круг. Ввиду катастрофического положения с производством железнодорожного оборудования на российских заводах правительство уже в начале 1915 г. решило передать крупный заказ за границу.

Поступление вагонов и паровозов началось только с 1917 г., когда транспорт в России был уже в катастрофическом состоянии. Так как общего государственного плана перевозок не было, то громадное количество грузов провозилось хаотично, за взятки, а другие грузы лежали на станциях, гнили, расхищались. Уже в начале 1916 г. залежи грузов на железных дорогах достигали 150 тыс. вагонов. Поэтому, когда обнаружилась катастрофа транспорта, стала ясной и неизбежность общей военной катастрофы.

5. Огромные внешние долги и вывоз золотого запаса. Для покрытия военных расходов и бюджетного дефицита за годы войны до сентября 1917 г. были сделаны внешние займы на сумму 8,5 млрд руб. Иностранные займы шли как на покупку вооружений, сырья и материалов, так и на уплату процентов по предыдущим государственным займам, тем самым усиливая зависимость России от союзников. Займы давались, в основном, на закупку военного снаряжения и материалов для продолжения войны, и оплачиваться должны были золотом, что сокращало золотой запас России.

В записке М. В. Родзянко, представленной Николаю II в феврале 1917 г., указывалось на развал экономики и продовольственный кризис.

Как мы видим, ряд объективных и субъективных факторов способствовал ухудшению финансового положения страны, и Россия не смогла избежать экономического кризиса, последствия которого сказались в 1917 г.

Библиография:
1. Ганелин, Р.Ш., Куликов, С.В. Основные источники по истории России конца XIX - начала XX в. - СПб, 2000.
2. Дьяконова, И.А. Нефть и уголь в энергетике царской России в международных сопоставлениях. - М.: Росспэн, 1999. - С. 293.
3. Каценеленбаум, З.С. Война и русский рубль. - М. - 1915.
4. Проект государственной росписи доходов и расходов на 1914 год с объяснительною запискою министра финансов. Ч. I.: СПб. - 1913.
5. Проект государственной росписи доходов и расходов с объяснительною запискою министра финансов. 4.I. - Пг. - 1916.
6. Совет Министров Российской империи в годы первой мировой войны (записи заседания и переписка).: СПб. - 1999.
7. Сидоров, А. Л. Финансовое положение России в годы первой мировой войны (1914-1917 гг.).: М. - 1960. - С. 578.

Указатель правительственных распоряжений по Министерству финансов за 1914 г. - №33. - С. 609-610.

Денежное обращение и кредит. Т 1. - М.: изд. Института экономических исследований Наркомфина, 1922. - С. 12.

Истории известно немало мировых кризисов: всеобъемлющих или затрагивающих узкий круг стран, затяжных и менее продолжительных – их причины, как правило, всегда различны, а последствия – на редкость схожи. Кризисные явления накладывают отпечаток не только на экономику стран, но и на человеческие судьбы, превращая многих людей (иногда даже самых обеспеченных) в нищих буквально за день.

ХХ век был богат на мировые экономические кризисы . Немалую роль в этом сыграли Первая и Вторая мировые войны, в ходе которых финансовые рынки стран превратились в «руины», подобно городам после бомбардировок...

Финансовый кризис 1907 года

Череду кризисов ХХ века открывает кризис 1907 года, затронувший 9 стран. Причины его – сугубо экономические, выраженные в увеличении Банком Англии учетной ставки до 6% с первоначальных 3,5%. Целью таких действий Великобритании было желание пополнить свои резервы золота. Приток капитала в страну оказался просто невероятным, основным его источником стали США. Соответственно в самих Соединенных Штатах это привело к негативным последствиям: краху фондового рынка, снижению деловой активности, кризису ликвидности и затяжной рецессии экономики. Данные события не замедлили отразиться на Италии, Франции и некоторых других странах.

Мировой кризис 1914 года

Мировой финансовый кризис 1914 года возник в преддверии Первой мировой войны. Его причиной стала полная распродажа ценных бумаг, выпущенных иностранными эмитентами. Денежные ресурсы требовались государствам для финансирования происходящих военных действий, и США, Великобритания, Германия, Франция и некоторые другие страны без раздумий продавали имевшиеся у них ценные бумаги. Данный мировой кризис, пожалуй, единственный из всех не развивался по «принципу домино», а возник в большинстве стран практически в одно и то же время. Мировые и национальные рынки товаров и денег потерпели крах. В ряде стран ситуация была спасена благодаря вмешательству со стороны Центральных банков.

Завершилась Первая мировая война также кризисом 1920-1922 годов, вызванного послевоенной дефляцией на фоне , а также валютными и банковскими кризисами в ряде стран.

1929-1933 годы – Великая депрессия

«Черных» дней в истории кризисов немало, и большая часть из них связана с США. Именно с «черного четверга» 24 октября 1929 года начался следующий мировой кризис, обернувшейся великой депрессией, отразившейся на всем мире. Началось все с резкого падения индекса Доу Джонса и курсов акций на Нью-Йоркском фондовом рынке. После окончания Первой мировой войны экономика США переживала небывалый подъем, а рынок ценных бумаг стал привлекательной площадкой для инвестирования средств со стороны других государств, что вызвало отток капитала из стран Латинской Америки и Европы. Обвал на фондовой бирже на фоне ужесточения монетарной политики ФРС США привел к множественным фондовым кризисам по всему миру. За этим незамедлительно последовал спад производства во всех странах, затронутых кризисом, в среднем на половину, и как следствие – огромных масштабов безработица. В условиях господствия системы «золотого стандарта» власти многих государств не могли производить необходимые денежные вливания в экономику, что только усугубляло ситуацию. Кризис властвовал по миру до 1933 года, а его отголоски ощущались вплоть до 40-х годов прошлого века.

Кризис 1957 года

После окончания Второй мировой войны первым кризисом, охватившим сразу несколько стран, стал кризис 1957 года. Поразил он США, Канаду, Великобританию, Нидерланды, Бельгию и ряд других стран капиталистической системы. Продолжался кризис до середины 1958 года.

Нефтяной кризис 1973-1974 годов

Кризис 1973-1974 годов получил название нефтяного, поскольку его причиной стал резкий и беспрецедентный рост цен на нефть, которые увеличились почти на 400% (с 3 до 12 долларов за баррель). Частично причиной такого явления было уменьшение объемов добычи нефти в арабских странах, частично – война Израиля против Сирии и Египта. Все страны-союзники Израиля (в том числе и США) перестали получать поставки нефти от арабских стран. В ходе кризиса четко обнажилась зависимость экономики развитых стран от цен на энергоносители.

1987 год

И вновь на долю США выпадает черный день – «черный понедельник» 19 октября 1987 года, когда происходит очередной крах фондового рынка страны за счет резкого падения индекса Dow Jones Industrial на 22,6%. Вслед за США рухнули и фондовые рынки Канады, Австралии, Южной Кореи, Гонконга.

Далее следовала череда более локализованных кризисов: в 1994-1995 годах – Мексиканский кризис , в 1997 году – Азиатский кризис и в 1998 году – Российский кризис .

Кризис 1998 года оказался для России одним из самых трудных за всю историю. Девальвация, дефолт… лежали в огромном размере государственного долга, низком уровне цен на сырье в мире, а также в большой задолженности государства по погашению ГКО, сроки по которым уже прошли.

Такова история мировых кризисов ХХ века. Его преемник – XXI век уже начал свою запись «черных дней»...

Многое навсегда ушло из истории с залпами «салюта наций», прозвучавшими одиннадцатого ноября 1918 года, - слишком многое, чтобы мысли историка не обращались снова и снова к событиям Мирового кризиса.

Дело не только и не столько в человеческих жертвах Великой войны и не в огромных материальных и финансовых потерях. Хотя эти потери многократно превысили осторожные подсчеты довоенных теоретиков, называть их «неисчислимыми» или «превосходящими человеческое воображение» неоправданно. В абсолютных цифрах людские потери были меньше, нежели от эпидемии гриппа 1918–1919 годов, а материальные - уступали последствиям кризиса 1929 года. Что же касается относительных цифр, то Первая Мировая война не выдерживает никакого сравнения со средневековыми эпидемиями чумы. Тем не менее именно вооруженный конфликт 1914 года воспринимается нами (и воспринимался современниками) как страшная, непоправимая катастрофа, приведшая к психологическому надлому всю европейскую цивилизацию. В сознании миллионов людей, даже не задетых войной непосредственно, течение истории разделилось на два независимых потока - «до» и «после» войны. «До войны» - свободное общеевропейское юридическое и экономическое пространство (лишь политически отсталые страны - вроде царской России - унижали свое достоинство паспортным и визовым режимом), непрерывное развитие «по восходящей» науки, техники, экономики; постепенное, но неуклонное расширение личных свобод. «После войны» - развал Европы, превращение большей ее части в конгломерат мелких полицейских государств с примитивной националистической идеологией; перманентный экономический кризис, метко прозванный марксистами «общим кризисом капитализма», поворот к системе тотального контроля над личностью (государственного, группового или корпоративного).

Само по себе это уже обозначило характер следующей войны - Второй Мировой - и послевоенного «холодного мира».

Данный очерк предлагает вашему вниманию нетрадиционный подход к изучению событий военной истории. Исследуя события Первой Мировой войны, мы постараемся «распаковать» их смысл. Для этого нам придется принять неумолимую логику развития антагонистического межцивилизационного конфликта. Логику, воплощенную в столкновении идей, картин мира и стратегических планов сторон. Логику, проявляющуюся во взаимодействии отдельных людей - вершителей судеб и исполнителей воли противостоящих эгрегоров.

Чаще всего военно-исторические труды - либо мемуары, либо аналитические обзоры. Для мемуаров характерно построение автором своей собственной личной Вселенной, имеющей иногда очень мало точек соприкосновения с тем, что мы зовем действительностью. В этом случае работа мемуариста - это конструирование Отражения , комфортного для автора.

Заметим, что практически всегда «официальные истории» носят мемуарный характер и написаны в стиле:

«Да! Мы победили, хоть и была сильна Неправедной Силой ведома - Та сторона…» (Райан, Толкиенистский «эпос».)

История же аналитическая склонна отклонять официальные версии или, по крайней мере, «проверять их на всхожесть». Это создает иллюзию объективности у всех, не исключая и авторов. Однако, на мой взгляд, именно эта претензия на объективность является главным недостатком «аналитиков».

«Мемуаристы по крайней мере осознают, сколь случаен был исход многих боевых эпизодов. Постоянно ища оправдание сделанным ошибкам, они не могут отделаться от мыслей: «Все могло быть по-другому. Если бы тогда я прислушался к мнению X… Если бы я не повернул к востоку от Парижа… Если бы я вышел в море на час раньше…» «Аналитики» же настолько увлечены желанием объяснить случившееся как единственно возможное, что отказывают случайности (равно как и субъективным факторам) в праве на существование и делают далеко идущие выводы из совершенно недостаточных предпосылок.

1. Структура конфликта.

Обычно рассказ о политическом аспекте истории Первой Мировой войны начинают с аннексии Германией Лотарингии и Эльзаса. Находясь в безнадежном военном положении, Франция была принуждена подписать мирный договор, который даже немцы не считали сколько-нибудь справедливым. Аннексии, против которой возражал Бисмарк, персонифицирующий политическое руководство новоявленной империи, требовали - и добились - победители из Прусского Генерального штаба. Свои резоны имелись у обеих сторон.

Франция - в лице правительства, парламента и народа - отказалась признать захват Эльзаса и Лотарингии.

Это означало, что отныне при любых правительствах и при любых обстоятельствах Париж будет вести последовательную антигерманскую политику, причем тяга к возвращению утраченных территорий станет во Франции национальной сверхидеей, если не национальной паранойей. Само по себе это, конечно, делало неизбежной (в более или менее отдаленном будущем) новую франко-германскую войну, но никак не предрешало ее общеевропейского характера.

Надо заметить, что, поставив своей непременной целью возвращение восточных департаментов (и ориентировав соответствующим образом пропаганду), Франция не проявила должной государственной мудрости. Ее политика стала предсказуемой. Это означало, что вне всякой зависимости от авторитета своей армии и степени экономического процветания Франция перестала быть субъектом международной политики и сделалась ее объектом. Грамотно используя ограничения, которые «великая цель» возвращения Эльзаса накладывала на внешнеполитические акции Третьей Республики, Францией стало возможно манипулировать. Но в таком случае французская политика должна быть признана несамостоятельной и говорить о германо-французских противоречиях как о причине или даже одной из причин Первой Мировой войны нельзя.

Внимательно посмотрев на довоенную политическую карту Европы, мы увидим, что объяснить характер и происхождение Мирового кризиса 1914 года, отталкиваясь от геополитических интересов стран - участниц конфликта, невозможно. Германия играет в Мировой войне роль нападающей стороны, не имея вообще никаких осмысленных территориальных притязаний.

(Идеологи пангерманизма говорили, разумеется, об аннексии Бельгии, русской Польши и Прибалтики, но как серьезная политическая цель эти завоевания никогда не рассматривались, поскольку теории «жизненного пространства» еще не существовало, а с геополитической точки зрения пространство империи и без того было избыточным. Что же касается требования о переделе колоний, то сомнительно, чтобы оно вообще когда-либо выдвигалось.). Франция, выступающая под знаменем реванша и возврата потерянных территорий, напротив, обороняется. Россия, которой исторической судьбой уготовано южное направление экспансии (Зона проливов и Ближний Восток), планирует операции против Берлина и Вены. Пожалуй, только Турция пытается (правда, безуспешно) действовать в некотором соответствии со своими геополитическими целями.

Сравним эту ситуацию с русско-японской войной 1904–1905 годов. В этом конфликте экономические интересы стран сталкивались в Корее и Маньчжурии. Японские острова перекрывали русскому флоту выход в Тихий океан. С другой стороны, географическое «нависание» Российской империи над Японией сдерживало японскую экспансию в любом стратегическом направлении. При сильном русском Тихоокеанском флоте Япония не могла продвигаться ни на континент, ни к южным морям, ни к архипелагам островов центральной части Тихого океана. Эффект «стратегической тени» был продемонстрирован Японии сразу же после заключения победного для нее Симоносекского договора с Китаем.

Перед нами типичный геополитический конфликт, когда ни одна из сторон не может достигнуть своих внешнеполитических целей без подавления другой. Такой конфликт не вел фатально к войне: Япония могла не решиться на чрезвычайно рискованное нападение. В этом случае она осталась бы второразрядной державой.

Стремление Японской империи к активной внешней политике (обусловленное логикой борьбы за источники сырья и рынки сбыта) спровоцировало развитие конфликта и переход его в военную стадию. Заметим, что, несмотря на всю ожесточенность боевых действий на море и на суше, война рассматривалась обеими сторонами как ограниченная. Ни для Японии, ни тем более для России преобладание в Корее и на Тихом океане не было вопросом выживания. Потому Россия и заключила благоприятный для Японии мир, далеко не исчерпав своих возможностей продолжать военные действия. Война закончилась, как только ее стоимость превысила в глазах России значимость конфликта.

Итак, в случае русско-японской войны стороны действовали в соответствии со своими геополитическими интересами. Возникший конфликт они решили в форме ограниченной войны.

В Первой Мировой войне стороны действуют если не прямо вразрез собственным интересам (Германия, Австро-Венгрия), то во всяком случае «перпендикулярно» им (Россия). Результат разрешения возникшего конфликта - всеобщая война и крушение цивилизации. Разумно предположить, что этот конфликт вообще не имел геополитической природы.

Ортодоксальный марксизм, объясняющий происхождение Великой Войны экономическими причинами - прежде всего острейшей конкурентной борьбой между Германией и Великобританией, вероятно, ближе к истине, нежели геополитическая концепция. Во всяком случае, британо-германское экономическое соперничество действительно имело место. Резкий рост промышленного производства в Германии (при сравнительно низкой стоимости рабочей силы) серьезно подорвал позиции «мастерской мира» на рынках и вынудил правительство Великобритании перейти к протекционистской торговой политике. Поскольку преференционные тарифы для стран Британской империи (идея Джозефа Чемберлена) провести через парламент не удалось, протекционизм привел к заметному увеличению «транспортного сопротивления» империи. Это не могло не повлиять на состояние финансово-кредитной мировой системы с центром в Лондоне и опосредованно - на мировую систему торговли. Между тем именно положение «мирового перевозчика» обеспечивало Великобритании экономическое процветание и политическую стабильность.

На рубеже веков Германия переходит к строительству огромного военного и гражданского флота. Пользуясь поддержкой со стороны государства, крупнейшие немецкие судоходные компании (ГАПАГ и «Норддойчланд Лайн») выходят на первое место в мире по суммарному тоннажу судов водоизмещением более 5000 тонн. Суда этих компаний последовательно завоевывают самый престижный в торговом судоходстве приз - Голубую ленту Атлантики. Речь идет, следовательно, о самой основе экономического и политического могущества Великобритании - о «владении морем».

Экономическое содержание структурного конфликта, приведшего к Первой Мировой войне, очевидно. Увы, именно в данном случае динамика экономических показателей выступает лишь отражением более глубоких социальных процессов. В конечном счете Великобритания заплатила за участие в войне цену, неизмеримо превышающую все реальные или надуманные потери от немецкой конкуренции. За четыре военных года мировые финансово-кредитные потоки, ранее замыкавшиеся на лондонское Сити, переориентировались на Уолл-стрит. Следствием стало быстрое перетекание английских капиталов за океан. Великобритания начала войну мировым кредитором. К концу ее она была должна Соединенным Штатам более 8 миллиардов фунтов стерлингов. (Для сравнения - совокупные затраты Великобритании в ходе «дредноутной гонки» 1907–1914 годов не превышали 50 миллионов фунтов.)

Разумеется, финансовые круги в Великобритании прекрасно оценили ситуацию и выступили в 1914 году против вступления страны в войну. (Равным образом, категорическими противниками войны были германские промышленники.) Иными словами, легенда о «заговоре банкиров против мира» не выдерживает критики. Вообще, обосновывать неограниченную войну торговыми, финансовыми или иными деловыми причинами - не слишком серьезно…

«Вещи, которые поважнее мира и пострашнее войны», редко обусловлены меркантильными причинами и обычно определяются психологией масс, то есть - в рамках воззрений К. Юнга - носят архетипический характер. Ожесточенность, с которой сражались народы, указывает на то, что речь шла не о деньгах, не о сравнительно ничтожных территориальных приобретениях, не о политическом престиже. Так защищают свой очаг, свой образ жизни, свою культуру.

Колоссальные успехи цивилизации в XIX столетии были прежде всего успехами Великобритании, «мастерской мира». Во всей английской литературе викторианской эпохи подчеркивается невозмутимая гордость англичанина своим отечеством.

Но «владеющий преимуществом обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества». И нелегко осознать эту обязанность - снова и снова рисковать кораблями, людьми, честью, судьбой народа - для того, чтобы только сохранить достоинство, гордость, цивилизационный приоритет.

Германия за вторую половину XIX века превратилась из конгломерата третьестепенных государств в сверхдержаву. Скорость ее экономического развития значительно превысила английские темпы. На рубеже веков немцы впервые почувствовали себя великой нацией с великим будущим.

Таким образом, в качестве основного вопроса войны выступает вопрос о цивилизационном приоритете - о праве на лидерство, по сути о владении миром. (Разумеется, здесь «владение» следует понимать, не как оккупацию, а, скорее, в духовном смысле. Некогда Сатана показал Христу «все царства земные» и сказал: «Поклонись мне, и ты будешь владеть ими». Разговаривая с Сыном Божьим, Князь Тьмы тоже не имел в виду «чечевичную похлебку» завоевания.)

Конфликт дополнительно усугублялся тем, что Британская и Германская империи принадлежали к разным цивилизациям.

Это утверждение выглядит достаточно неожиданным, однако его подтверждает весь ход войны. В конце концов, как было показано А. Тойнби, именно межцивилизационные конфликты отличаются максимальной ожесточенностью.

Когда речь идет о судьбе того уникального транслятора между информационным пространством и Реальностью, который мы называем своей цивилизацией, никакая цена не кажется чрезмерной.

Исследуя семиотическую культуру Третьего рейха, Бержье и Понель пришли к выводу о ее магическом характере. Под маской машинной, рационалистической, западной цивилизации таилась совершенно иная - чуждая нам - структура. Интуитивно ощущая это, многие авторы связывали германский фашизм со средневековьем. Однако это не более чем упрощение, попытка найти подходящее слово для обозначения объекта, у которого нет и не может быть имени. Таким же упрощением является и формула Бержье: нацизм есть магия плюс танковые дивизии.

Определение структуры магической цивилизации гитлеровской Германии выходит за рамки данной работы. Разумно, однако, поставить вопрос: неужели развитая чужая цивилизация могла быть создана за неполные полтора десятилетия нацистского господства? Не будет ли более естественным предположить, что ее формирование началось задолго до Гитлера? В конце концов, «Общество Туле» было создано еще при Кайзере…

Сложность в том, что немецкая цивилизация по очень многим параметрам близка к классической западной. (Поэтому всегда есть соблазн объяснить отклонения как ошибки или преступления.) Можно даже сказать, что в статике эти цивилизации совпадают. Различие - в динамике. Германская цивилизация изначально содержала значительно большую долю Хаоса, нежели европейская. Потому она быстрее развивалась. Потому она была менее устойчивой, с явно прослеживающимися тенденциями к социальному суициду.

Представить немцев, олицетворение порядка, параграфа, закона, как обитателей Хаоса, трудно. Однако поставим вопрос: почему это именно немцы, и именно на границе веков, то есть на вершине своего развития, стали карикатурным воплощением дисциплины?

Будет ли в Германии революция?

Нет, потому что революции в Германии запрещены распоряжением Кайзера.

Разве вы умеете водить самолет?

Согласно пункту первому параграфа третьего раздела седьмого Инструкции немецкий офицер обязан уметь все.

Видимо, именно такие (смешные с точки зрения внешнего наблюдателя) попытки «упорядочить Хаос» поддерживали связь государства и нации с упорядоченной Реальностью.

Заметим здесь, что умный и наблюдательный Блок называет германский гений «сумрачным», то есть неясным, неопределимым, и противопоставляет его «острому галльскому смыслу».

Итак, две цивилизации, одна из которых стала великой, а другая хотела ею стать, столкнулись в схватке не на жизнь, а на смерть. Схватке, ставкой в которой была будущая картина мира .

Из-за отсутствия необходимого понятийного аппарата (формализмов теории информации, кибернетики, теории систем Л. фон Берталанфи, теории квазиобъектов, описывающих структуры массового бессознательного) подобный анализ в принципе не мог быть проведен в начале столетия. Это означало, что люди того времени были обречены на непонимание ситуации. В сущности, даже самые информированные из них видели лишь надводную часть айсберга. Исследуя события Великой войны, мы все время должны иметь это в виду.

2. Фон Шлиффен и германский план войны на суше.

Конфликты цивилизаций развиваются десятилетиями. В Мировой кризис 1914 года страны вступили по-разному, но ни одна из них не была вправе назвать себя неподготовленной.

Подготовка государства к войне включает военное планирование, создание и обучение армии и флота, развитие экономики. И, наконец, мобилизацию духовных сил нации. Эти задачи, разумеется, должны решаться совместно.

Поскольку мы определили Первую Мировую войну как межцивилизационный конфликт, движущими силами которого были Великобритания и Германская империя, мы будем рассматривать структуру этой войны прежде всего как результат взаимодействия германского и английского стратегических планов.

Задача, стоявшая перед графом Альфредом фон Шлиффеном, начальником Германского Генерального штаба, была исключительно тяжелой. После заключения франко-русского соглашения 1894 года война на два фронта превратилась из эвентуальной возможности в неизбежность. При этом военные возможности Франции были сравнимы с германскими, в то время как Австро-Венгрия в схватке «один на один» сражаться с Россией была не в состоянии. Использование же сухопутных сил третьего союзника - Италии - было затруднено по географическим соображениям.

Первые наброски плана войны на два фронта принадлежали еще старшему (великому) Мольтке. Собственно, Мольтке, который все свое стратегическое планирование строил на железнодорожных картах, описал основополагающий принцип решения задачи: воспользовавшись мобильностью, которую обеспечивали одиннадцать сквозных железнодорожных линий, связывающих Западный и Восточный театры военных действий, разгромить войска противников поочередно.

Это означало, что Германия должна стремиться к быстротечной военной кампании, союзникам же было выгодно затягивание ее. Подготовку театра военных действий (ТВД) стороны осуществляют в соответствии с этим принципом.

Франция отгораживается от Германии линией крепостей Туль - Эпиналь - Бельфор - Верден. Россия принимает в качестве оборонительной меры более широкую железнодорожную колею (что практически лишает немцев возможности использовать русскую железнодорожную сеть) и эвакуирует западный берег Вислы. Германия всемерно улучшает работу железных дорог и вкладывает деньги лишь в две крепости - Кенигсберг на востоке и Мец на западе. При этом обе они мыслятся как укрепленные лагеря, взаимодействующие с активными полевыми войсками.

Важнейшей проблемой Шлиффена был выбор направления первого удара. Затяжная мобилизация в России вынудила Германский Генеральный штаб поставить первоочередной задачей разгром Франции. Тем самым подразумевалось, что немцы готовы пойти на риск потери Восточной Пруссии и, возможно, всей Австро-Венгрии.

Оправдать такой риск могла только быстрая и полная победа над Францией. Вошедшая во все учебники военного искусства оперативная схема 1870 года не устраивала Шлиффена по причине медлительности. Добиться своего «идеального конечного результата» Шлиффен мог только за счет осуществления операции на окружение.

Собственно, сейчас под «шлиффеновским маневром» понимается едва ли не любая операция на окружение. В этом немалая «заслуга» самого Шлиффена, назвавшего свой классический труд «Канны» и постоянно ссылавшегося на опыт Ганнибала.

«Битва на уничтожение и сейчас может быть дана по плану, предложенному более двух тысяч лет назад…»

Не имея - по условиям местности и составу сил - возможности произвести двойной обход, Шлиффен принял асимметричную оперативную схему. Главный удар наносился правым крылом. Это крыло, развернутое на 2/5 протяженности Западного фронта, включало 73 % всех наличных сил Германии. Шлиффен создавал колоссальное оперативное усиление. Активный - Западный - ТВД получал 7/8 войск, причем 5/6 из них направлялись на активный участок.

План Шлиффена последовательно логичен:

1. Война с Францией неизбежна.

2. В сложившихся политических условиях это может быть только война на два фронта.

3. При заданном соотношении сил единственная возможность выиграть такую войну - это разгромить войска противников по частям, воспользовавшись преимуществом, которое предоставляют действия по внутренним операционным линиям.

4. По условиям и местности быстрая победа над русской армией невозможна. Следовательно, первый удар должен быть нанесен на Западе.

5. Французская армия должна быть разгромлена до полного развертывания сил русских. Это может быть осуществлено только в рамках операции на окружение.

6. Ввиду нехватки сил маневр на окружение должен быть асимметричен.

7. Французская линия крепостей не может быть быстро прорвана и, следовательно, должна быть обойдена.

8. Такой обход можно провести только через нейтральную территорию - Бельгию или Швейцарию. По условиям местности второй вариант неприемлем.

Шлиффен пришел к выводу о необходимости нарушить нейтралитет Бельгии, гарантированный всеми великими державами, в том числе самой Германией и Великобританией.

Итак, план Шлиффена подразумевал вступление в войну Великобритании, крайне негативную позицию США и иных нейтральных стран. К вооруженным силам противников Германии (и без того превосходящих немецкие) добавлялись шесть бельгийских дивизий и три крепостных района - Льеж, Намюр, Антверпен. «Сдавалась» противнику Восточная Пруссия, Галиция, Эльзас с Лотарингией, Рейнская область. Пожалуй, ни одна операция не требовала такого серьезного обеспечения и не подразумевала столь огромного риска. И все это - только ради выигрыша темпа!

Дело в том, что при всех остальных вариантах шансов на победу не было вообще. Здесь же выигрыш темпа мог трансформироваться в нечто более реальное:

1. По окончании развертывания Правого крыла шесть бельгийских дивизий попадали под удар 35–40 немецких и должны были быть списаны со счета (вместе с крепостными районами). Германия получала возможность пользоваться богатой дорожной сетью Бельгии и Фландрии.

2. Марш-маневр правого крыла приводил к захвату побережья Фландрии и в дальнейшем - портов Ла-Манша, что создавало угрозу Англии.

3. В течение десяти-двенадцати дней движение армий правого крыла должно было осуществляться в оперативном «вакууме» - при полном отсутствии сопротивления противника. За это время обходящее крыло, усиленное резервами, успевало развернуться на линии франко-бельгийской границы, выходя на фланг частям союзников.

4. В этих условиях контрманевр противника неизбежно запаздывал. Превосходящие немецкие силы все время выходили бы во фланг войскам союзников, угрожая их тылу и заставляя прерывать бой. Отступление союзных армий происходило бы в условиях сильного флангового давления и, следовательно, неорганизованно. Союзные войска, стремясь выскользнуть из-под удара, вынуждены были бы отступать на юг, затем - на юго-восток, что не могло не привести к перемешиванию войск и окучиванию их юго-восточнее Парижа.

5. Французская столица, являющаяся важным узлом дорог, политическим и духовным центром Франции, захватывалась в ходе операции без боя.

6. Итогом наступательного марш-маневра через Бельгию и Северную Францию должно было стать колоссальное сражение, которое союзникам пришлось бы вести с «перевернутым» фронтом юго-восточнее Парижа. Это сражение, начатое немцами в идеальной психологической и стратегической обстановке, могло привести к разгрому союзных армий. Последние были бы отброшены на восток или северо-восток и уничтожены главными силами армии во взаимодействии с войсками немецкого левого крыла.

Итак: «Пусть крайний справа коснется плечом пролива Ла-Манш. Равнение направо, слева чувствовать локоть».

Расчет операции по времени: развертывание - 12 дней, марш-маневр через Бельгию и Францию - 30 дней, решающее сражение - 7 дней, «прочесывание» территории и уничтожение остатков армии союзников - 14 дней. Всего 9 недель. Переброска сил на Восток могла начаться между 36-м и 42-м днями операции.

План Шлиффена был шедевром, но он требовал от исполнителей геометрической точности и отчаянной смелости. От Генерального штаба он требовал еще и тщательной проработки деталей.

Первой проблемой была общая нехватка сил для задуманного маневра. Шлиффен решил ее простым и революционным путем: составил из резервистов старших призывных возрастов резервные корпуса и включил их в боевую линию.

Трудности представляли ключевые фортификационные сооружения Льежа и Намюра, которые нужно было взять не быстро, а очень быстро, поскольку Льеж входил в зону оперативного развертывания 1-й германской армии. Оперативно эта задача была решена созданием (из соединений мирного времени) виртуальной «льежской армии», которая предназначалась для решения одной-единственной задачи - штурма Льежа - и расформировалась сразу после ее выполнения. Технически подвижность «льежской армии» обесточивалась приданием ей парка сверхтяжелых артиллерийских орудий (выполнено уже при Мольтке).

В плане Шлиффена основополагающую роль играла геометрия исполнения. Ведущей силой наступления должна была стать правофланговая армия (в 1914 году - 1-я армия фон Клюка). В движении на запад, юго-запад, юг-юго-запад и юг она должна была опережать другие армии Правого крыла (в 1914 году - 2-я армия фон Бюлова и третья Хаузена), так же, как те должны были обгонять армии Центра. Практически на первом этапе операции все армии двигались по дугам концентрических окружностей, причем центр этих окружностей лежал где-то в южных Арденнах. При этом путь, который предстояло пройти 1-й армии, был вдвое больше пути 3-й армии и в четыре раза превосходил протяженность маршрута 5-й армии. Это подразумевало либо «торможение» центральных армий, либо огромный (свыше 40 км в сутки) темп движения 1-й армии. В противном случае 1-я армия начинала отставать, превращаясь из ударной группы во фланговое прикрытие (против несуществующего противника), центр выпячивался вперед, и вся партитура наступления разваливалась.

Шлиффену необходимо было любой ценой выиграть время. Нужно было замедлить продвижение центральных армий и ускорить темпы операции на правом фланге.

Первая задача решалась легко.

Шлиффен до предела ослабил войска не только в Эльзасе - Лотарингии, но и в Арденнах. Он предполагал, что противник начнет две наступательные операции: вторжение в Эльзас по соображениям психологического порядка и наступление в Арденнах по соображениям стратегическим. Шлиффен отдавал себе отчет в том, что его грандиозный обходный замысел станет в общих чертах известен противнику. У французов было два возможных ответа:

1. Отказавшись от всякой идеи наступления, принять чисто оборонительный план. Вложить крупные денежные средства в модернизацию крепости Лилль и развернуть армии северного фронта на линии Верден - Лилль - побережье.

Такая схема, предложенная генералом Мишелем, была разумна, хотя при том оперативном усилении, которое планировал Шлиффен, она могла оказаться недостаточной. В любом случае принятие ее было маловероятно по политическим соображениям (национальная паранойя с Эльзасом).

2. Проверить на практике шахматный принцип: фланговая атака отражается контрударом в центре. Наступлением крупных сил через Арденны выйти на коммуникации армий немецкого правого крыла и обезвредить их; при благоприятной обстановке самим осуществить операцию на окружение, прижав неприятельские войска к голландской границе.

Именно эта стратегическая идея легла в основу французского плана развертывания (Плана № 17).

Хотя наступление союзников в Арденнах выглядело для немцев очень опасным, Шлиффен его всячески приветствовал. Этот удар останавливал армии центра и даже заставлял их податься назад, что исправляло немецкую оперативную геометрию. Между тем «короткий путь» по бездорожью Арденн требовал для армий начала века больше времени, нежели «длинный путь» по бельгийским дорогам. По мысли Шлиффена, союзники должны были бы проигрывать темп в Бельгии быстрее, нежели выигрывать его в Арденнах.

(Кроме природных условий свою роль в этом замедлении темпа должна была сыграть и крепость Мец, занимающая фланговое положение относительно арденнского маневра союзных войск.)

Но задержка центра - лишь одно (и но существу - негативное, в том смысле, что непосредственно к достижению цели не приводит) звено маневра. Шлиффену нужно было обеспечить максимальную подвижность правого крыла. На уровне тактики эта задача была решена включением в состав полевых войск (в качестве наступательного оружия!) тяжелой гаубичной артиллерии. Мне представляется, что в этом заключена техническая основа плана Шлиффена. Штатное включение тяжелой артиллерии в состав корпусов дало немцам решающее тактическое преимущество в бою.

Итак, правофланговые армии имели возможность легко подавить сопротивление неприятельских арьегардов и двигаться в свободном пространстве. Оставалась, однако, проблема непрерывных тяжелых маршей.

Если и можно говорить о просчетах графа Шлиффена, то именно в решении этой задачи. Идея частичной механизации - использования автотранспорта - для ускорения движения армий правого крыла - напрашивалась… Пройдя мимо этой возможности, Шлиффен допустил ошибку, в общем-то незначительную, в условиях августа 1914 года неожиданно ставшую решающей.

Психологические особенности плана Шлиффена.

Альфред фон Шлиффен принадлежал к тому редкому психологическому типу, для которого характерны точное и глубокое понимание времени (в войне - темп операции, ритм), склонность к созданию алгоритмов, описанию и осуществлению последовательности действий, направленных на разрешение во времени некоторой системы противоречий (в войне - стратегическое и оперативное планирование).

Он обладал мышлением системным, глубоким, точным, скорее стратегическим, нежели тактическим (видит общее, а не частное).

Такие люди, как правило, смелы и азартны.

Качества эти были скрыты у Шлиффена под маской холодной замкнутости и аристократизма, но прорывались в дискуссиях, играх, в характере стратегического планирования.

Шлиффен готов пойти на страшный риск, поскольку отчетливо видит, что при «более правильных» и «менее рискованных» действиях выигрыша нет.

(Другой знаменитый своими военными заслугами человек подобного же психологического и умственного склада, адмирал японского флота Исироко Ямомото, в ответ на фразу: «Весь ваш план - это азартная игра», не отрываясь от партии в го, заметил: «Угу. И я выиграю».

Эти слова важны для оценки плана Шлиффена. О нем можно сказать много хороших слов, но объективно он был азартной игрой. Говорят, что план Шлиффена можно было выполнить только в том случае, если бы германскими войсками командовали «боги», а французскими - «идиоты». Это, разумеется, не так. Точнее было бы сказать: если бы немцы принимали в ходе осуществления плана «правильные» решения, а французы - «естественные». При этом немцы изначально имели то преимущество, что «правильные» ходы были им известны: Шлиффен их нашел, просчитал и тщательно выверил. «За доской» немцам следовало аккуратно воспроизводить «домашний анализ», в то время как французы вынуждены были бы импровизировать.

Шлиффену был, конечно, знаком основной парадокс планирования, заключающийся в том, что противник, как правило ведет себя не так, как требуется в его лучших интересах. Поэтому он старался создать идеальный план, практически вообще не зависящий от действий противника. Это ему удалось, но психологически дорогой ценой. По сути, Шлиффен на тридцать пять - сорок дней подвешивала войну, оставляя и своих, и чужих в состоянии неопределенности, психологически очень тяжелом для человека, в особенности для человека военного.

Ситуация дополнительно усложнялась тем, что верховное командование германскими армиями принадлежало кайзеру Вильгельму II, человеку, чья психологическая устойчивостъ оставляла желать лучшего. Современные исследователи любят указывать на то, что командовал кайзер чисто номинально, реальной же властью обладал начальник Генерального штаба. Это и верно и неверно одновременно. Германские уставы, несмотря на их пресловутую точность и обстоятельность, недостаточно четко определяли взаимоотношения командира и начальника штаба крупного соединения. Иногда первую скрипку играл командир, а начальник штаба низводился до роли регистратора приказов (1-я германская армия 1914 года - фон Клюк и Кюль), иногда вся реальная власть сосредотачивалась в руках начальника штаба (Гинденбург и Людендорф на всех постах), иногда управление делилось более сложным образом. Но при любом раскладе работают они совместно и настроение одного не может не отразиться на настроении другого. Во всяком случае, уверенный в себе и в ходе операции кайзер был значительно полезней для штаба и армии, нежели кайзер сомневающийся и растерянный.

И Шлиффен, организуя ежегодные маневры германской армии, все время дает кайзеру возможность насладиться победой. Выигрывает только та сторона, за которую «играет» кайзер. Позднее, уже после ухода Шлиффена в отставку, его преемник, Гельмут Молътке, прекращает это развлечение: «Маневры лишаются смысла, офицеры теряют к ним интереса». Шлиффен мог бы заметить:

«Интерес не важен. От них требуется выучить - на уровне подкорки - алгоритмы действий в стандартных ситуациях. Их не просят побеждать, их просят, не отвлекаясь в сторону и не внося отсебятины, выполнить простые инструкции. Что же касается кайзера, то мне нужна его уверенность в себе».

Если вы воспитываете от природы трусливую собаку, Вы - для начала - подсовываете ей для драки заведомо слабого противника. Шлиффен воспитывал своего кайзера.

Свою деятельность на посту начальника Генерального штаба Шлиффен полностью подчинил единственной цели - подготовке «геометро-динамической» войны с Францией, первого плана общеевропейской войны. Можно сказать и больше - вся немецкая армия создавалась и воспитывалась только для осуществления асимметричной операции на окружение. Операции, в ходе которой противники Германии выигрывают все схватки, кроме одной - последней и решающей.

3. Лорд Фишер и английский план войны на море.

Военные планы всегда носят отпечаток личности создателя. Английский план ведения войны связан с именем Первого лорда Адмиралтейства сэра Джона Фишера.

Джон Фишер начал службу на бывшем флагмане Нельсона «Виктори», и возможно, это событие, само по себе случайное, оказало влияние на всю историю XX столетия.

Нельсон - не только слава Англии, не только героическая смерть в разгар победоносного сражения и пример будущим поколениям моряков. Нельсон в значительной мере - это символ самой Великобритании.

Дело даже не в том, что великолепная Трафальгарская битва положила конец всяким попыткам Наполеона создать адекватные морские силы и организовать их высадку на Британских островах. Важнее было осознание Англией своей морской мощи, своей роли в охране морской торговли, своего ведущего места в мировой политике.

Фишер соприкоснулся с историей британской морской славы в тринадцать лет. Особенности личности обусловили у Фишера сильное эмоциональное ощущение истории и своего места в ней. Это ощущение усилилось фактом службы на «Виктори», корабле, принадлежащем Истории.

Так Фишер обрел свою судьбу - сделать для своей Англии то, что для своей Англии сделал Нельсон.

Ироничный и циничный логик, Фишер, конечно, не собирался повторять жизненный путь Нельсона (и его героическую смерть). Он слишком хорошо знал французскую пословицу: «Когда двое делают одно и то же - это не одно и то же».

И свою задачу Фишер определил как полную реорганизацию британского флота.

Оперативная ситуация к концу XIX века казалась просто великолепной: флот Великобритании - торговый и военный - не знал соперников на морях и океанах, промышленность был» на подъеме, международное положение страны - арбитра мира - не внушало никаких опасений.

Сейчас мы твердо знаем, что именно такая обстановка чревата катастрофой. (Тем забавнее наблюдать за сегодняшней Америкой, которая, кажется, поставила себе задачу совершить все ошибки, характерные для «страны-гегемона» и ни в коем случае не пропустить ни одной.) У Фишера не было необходимого исторического опыта, так что рабочую модель он, надо полагать, построил сам.

Оперативная обстановка на конец XIX - начало XX века по оценке Джона Фишера:

1. «Блестящая изоляция» Великобритании автоматически делает ее противником державы, претендующей на европейское или мировое господство.

2. Отклонение от этой политики, выразившееся в подготовке соглашения с Францией (заключено в апреле 1904 года), является тяжелой ошибкой. Это соглашение, не предоставляя Великобритании никаких дополнительных возможностей (конфронтация между Францией и Германией из-за Эльзаса - Лотарингии позволяла и без него направлять французскую политику в угодном Великобритании направлении), демонстрирует утрату страной уверенности в себе.

(Великобритания - владычица морей и лидер цивилизованного мира - должна была стремиться к союзу «делосского типа» с откровенно слабыми государствами, никак не посягающими на прерогативы великой державы. С этой точки зрения англо-японский морской союз был тогда вполне приемлем для Фишера - в отличие от Антанты.)

3. Развитие политической обстановки с неизбежностью приведет Великобританию к войне с Германией.

4. Эта война начнется с разгрома Франции и оккупации ее Территории.

(Здесь, как легко видеть, Фишер сходится со Шлиффеном. Более того, даже интересы их совпадают. Шлиффену нужен разгром Франции, чтобы получить шансы в дальнейшей борьбе против всего мира. Фишера поражение Франции устраивает с точки зрения долговременных интересов Британской империи. Кроме того, логика Фишера противопоставляла сухопутной стратегии Шлиффена исконно английский ответ - блокадную морскую стратегию. Но в таком случае Фишер обязан был а своем планировании исходить из того, что сильнейшая сухопутная держава подавит своего противника в одной скоротечной кампании.

Перед нами ситуация, которую шахматисты назовут «столкновение дебютов». Обе стороны развертывают свои силы независимо и до поры до времени не обращают внимания на действия соперника.)

5. Последнее обстоятельство в известной мере благоприятно для Великобритании, поскольку устраняет негативные стороны англо-французского союза и дает возможность вернуться к прежней политике мирового лидера.

6. Для этого необходимо разбить Германию и восстановить Францию силами исключительно или почти исключительно Британской империи и зависимых от нее стран.

7. Таким образом, речь идет о последовательном использовании господства на море для полного разгрома противника, неоспоримо доминирующего на континенте.

8. Уничтожение экономической и военной мощи Германии должно быть произведено таким образом, чтобы косвенно нанести урон Соединенным Штатам Америки и вынудить их согласиться с ролью младшего партнера (уровня Японии).

Может создаться впечатление, что подобный анализ носит ретроспективный характер и принципиально не мог быть про веден тогда. Но именно на рубеже веков создавалась классическая стратегия. В шахматах (которые, на мой взгляд, представляют собой более точную модель войны или, точнее говоря, механизма принятия решений на войне, чем это принято считать) это было сделано Стейницем и Таррашем. «…Тарраш был убежденным сторонником активной стратегии, методичного стеснения противника, использования пространства для удобной перегруппировки сил и подготовки решительного наступления. С неумолимой последовательностью проводя свои замыслы, он выиграл подобным образом десятки поучительных партий - цельных от начала и до конца. Способность Тарраша создавать далекие планы, предусматривающие кардинальную перегруппировку сил, отмечал Ласкер…».

Теория войны на суше была создана старшим Мольтке и Шлиффеном. Задача разработки стратегии использования морской мощи выпала на долю Фишера.

Как мы видим, план Фишера был рассчитан на применение Германией формально континентальной стратегии (в развитие идей Бисмарка). Однако интеллект Альфреда Тирпица и амбиции Вильгельма II резко усложнили «игру». Готовясь к войне за европейское господство, Германия начала создавать флот.

Здесь, заметим, Шлиффен допустил серьезную ошибку. Его план на первом и важнейшем этапе не предусматривал взаимодействия с этим флотом. В результате в 1914 году армия делала одно, а флот - другое (вернее сказать, ничего - по крайней мере, полезного).

Нужно было быть Фишером, чтобы, руководя английским флотом, почувствовать опасность со стороны державы, которая сорок лет назад вообще не имела морских сил. Которая напрочь была лишена флотских традиций.

Пожалуй, в распоряжении Фишера был лишь один непреложный и очень тревожный факт: мы уже отмечали, что на рубеже веков «Голубая лента Атлантики» перешла от английских лайнеров к германским. В этом изолированном факте адмирал увидел моральную устарелость могучего броненосного флота «владычицы морей».

До наших дней Фишера упрекают в том, что, начав в 1904–1907 годах «дредноутную революцию», он обесценил абсолютное превосходство своей страны как морской державы и предоставил Тирпицу и Германии шанс. Эти критики не хотят понять, что даже без русско-японской войны и вызванной Цусимой переоценки ценностей создание турбинного броненосного корабля с однокалиберной артиллерией было неизбежно. Только, по логике исторического развития, реализоваться эта идея должна была в молодых флотах - германском, итальянском и американском. Великобритания же обречена была до конца цепляться за свое превосходство в старых броненосцах и быть последней в «дредноутной гонке». Фишера такой оборот событий не устраивал.

С момента спуска на воду «Дредноута» стратегические расчеты на море уступают место оперативному планированию: началась темповая игра.

Было очевидно, что если Великобритания и получила преимущество во времени, то оно незначительно: развитые судостроительные возможности Германии позволят ей быстро освоить постройку дредноутов. Поскольку все броненосцы предшествующих типов мгновенно устарели и превратились во вспомогательные корабли, прогнозировалось соотношение сил от 1: 1 при неблагоприятных для Великобритании до 2: 1 - в пользу английского флота при особо благоприятных для Британии обстоятельствах. Тем самым вопрос технической абсолютной блокады снимался с повестки дня.

Тирпиц принял вызов, назвав спешно создаваемый линейный флот Германии «Флотом Открытого Моря».

Итак, первым введя в строй дредноут, Фишер лишь избежал быстрого и полного поражения, вопрос же о возможности победы оставался открытым. Линейный флот обеспечивал оборону Великобритании (в том числе и в случае полного разгрома ее континентальных союзников). Но, как четко осознавал Фишер, он не был орудием наступления. Нужен был корабль для вытеснения противника с морских театров, корабль, который вынудил бы его поддерживать любые свои операции вне территориальных вод всем линейным флотом.

И параллельно с «Дредноутом» Великобритания создает «Инвинсибл», первый в мире линейный крейсер.

Если создание «Дредноута» было практически неизбежным результатом эволюции класса эскадренных броненосцев, то «Инвинсибл» я склонен считать почти чистой фишеровской инновацией.

Гимн линейным крейсерам.

Перефразируя высказывание Р. Шекли об Искаженном мире, можно сказать: мы называем их линейными крейсерами, хотя они вовсе не линейные и крейсерами не являются. Весь этот класс кораблей появился вследствие грандиозного замысла Джона Фишера, конструировавшего в 1906 году схему своего будущего Трафальгара.

Ироничное название battlecruiser, едва ли не мистификация… Крейсерские качества этих кораблей, прежде всего - дальность хода, были изначально принесены в жертву скорости и артиллерийской вооруженности.

Эти корабли разом обесценивали все усилия Тирпица по подготовке крейсерской войны. «Шарнхорсты» не смотрелись против «Инвинсиблов», что и было продемонстрировано в 1914 году у Фолклендских островов: «Quod erat demonstrandum», - заключил наглядный урок доктор Тарраш, очень любивший латинские изречения. Далее, один патруль линейных крейсеров запирал все немецкие надводные корабли в Гельголандской бухте, превращая «Флот Открытого Моря» - во «Флот закрытой бухты». Действительно, легкие, универсальные, броненосные немецкие крейсера, как и броненосцы-додредноуты, не имели ни единого шанса против этого патруля. И это тоже было блистательно продемонстрировано в 1914 году. Теперь любую операцию надводных сил немцы были обязаны поддерживать линейными кораблями, что создавало возможность решающего эскадренного боя. И в этом бою именно линейные крейсера должны были обеспечить цусимский «crossing», охват головы неприятеля с последовательным помещением его кораблей в фокус эскадренного огня.

Иными словами, если на линейный флот была возложена задача обеспечения устойчивости боевой линии - как в оперативном, так и в стратегическом масштабе, то флот линейных крейсеров создавался для того, чтобы обеспечить подвижность и изменчивость ее. И, следовательно, выигрыш сражения.

Фишера постоянно упрекают за недостаточное бронирование своих «battlecruiser"ов». Однако основана эта критика на непонимании оперативных замыслов, для осуществления которых создавались эти корабли.

Задача вытеснения кораблей противника с театра военных действий однозначно требовала размещения на кораблях максимального количества орудий главного калибра. Необходимость навязать бой противнику, задача охвата головы его эскадры, наконец, задача борьбы с быстроходными легкими крейсерами - все это требовало максимальной скорости и, соответственно, энерговооруженности корабля. Но при фиксированном - прежде всего по экономическим соображениям - водоизмещении решить эти задачи совместно можно было только за счет бронирования.

Это, разумеется, поднимало вопрос о цене победы. Основной удар в морском сражении должны были принять на себя слабозащищенные корабли. Очень дорогие корабли. Самые красивые корабли своего времени.

В создание «Инвинсибла» Фишер вложил столько выдумки и лукавства, что Тирпицу так и не удалось до конца разобраться в глубине его замысла. Во всяком случае, рефлекторная ответная реакция Германии оказалась неудачной.

Конечно, свою роль сыграла и шутка английской разведки с «Блюхером». И здесь таится первая загадка стратегического плана Фишера. Умный и информированный Конан Дойл прямо связал тяжелейшую ошибку германского Адмиралтейства с работой своего любимого героя. Ну, Холмс или не Холмс, но кто-то же передал немцам откровенную «дезу» по поводу вооружения «Инвинсибла». Это при том, что и слова такого: «деза» тогда не было.

Мне представляется, что если Фишер и не сам организовал эту разведывательную операцию, то, во всяком случае, он о ней знал. И с этого момента организация морской разведки и контрразведки становится его постоянной головной болью.

Что касается немцев, то они поверили информации о том, что «Инвинсибл» будет уменьшенной копией «Дредноута» - с 203-мм или 234-мм орудиями - прежде всего потому, что такой шаг показался им вполне логичным - будучи по определению крейсером, новый корабль должен был стать естественным результатом развития обширного семейства английских броненосных крейсеров. Аккуратно мыслящий Тирпиц не мог подумать, что Фишер решится на создание предельно несбалансированного ударного корабля.

«Блюхер» оказался самым несчастливым кораблем кайзеровского флота. Огромные средства были потрачены на создание прекрасного броненосного крейсера, который из-за существования у противника «Инвинсибла» не мог найти себе никакого применения и в результате бесполезно погиб.

Итак, «Инвинсибл» мгновенно обесценил и «Шарнхорст» с «Гнейзенау», и еще не готовый «Блюхер», вынудив германское Адмиралтейство принять какие-то меры, противопоставить английским линейным крейсерам свои. И здесь немцами была допущена решающая ошибка.

Тирпиц справедливо рассудил, что строить прямые подражания английским ЛКР невыгодно Германии. Отставая в линейном флоте, немцы не были заинтересованы в быстроходных кораблях, могущих при любых условиях втянуть противника в бой. То есть устойчивости боевой линии они вынуждены были дать приоритет над ее подвижностью. В результате немецкие линейные крейсера отставали по энерговооруженности от английских, причем со временем это отставание лишь возрастало. (Время от времени всплывающие данные о великолепных скоростных качествах немецких ЛКР: 28 узлов для «Мольтке», более 28 для «Дерфлингера» - имеют мало общего с реальностью. В боевых условиях немецкие ЛКР всегда отставали от английских того же поколения. При сколько-нибудь длительной погоне это отставание увеличивалось вследствие переутомления кочегаров.) В результате соединение Хиппера практически не могло действовать изолированно от основных сил «Гохзеефлитте». Но в таком случае оперативное назначение германских ЛКР становилось несколько туманным. По существу дела, немцам вообще не стоило создавать свои технические кентавры (ударные корабли, у которых, однако, оборонительная функция превалировала над наступательной). Вместо этого следовало сосредоточиться на постройке быстроходных линкоров.

Существовало, однако, гораздо более сильное решение. Думаю, Фишер, глубоко проработавший концепцию линейного крейсера и способы его применения, знал о нем и весь период с 1908 по 1914 год молил Бога, чтобы немцы не пошли по этому пути.

Правильным ответом на ударный линейный крейсер, каким был «Инвинсибл», мог стать океанский линейный крейсер, у которого защита была бы принесена в жертву не скорости, но автономности. Подобно тому, как два «Инвинсибла» обесценили весь крейсерский флот Германии, два таких автономных рейдера обесценили бы весь британский флот защиты коммуникаций и вынудили бы английское Адмиралтейство использовать свои линейные крейсера для оборонительных функций (для которых, заметим, они были мало пригодны).

После того как Германия прошла мимо этой сильнейшей возможности, победа стала для Фишера делом техники.

В период с 1908 по 1912 год обе стороны играют на повышение ставок, быстро загибая вверх «главные последовательности» технических характеристик своих дредноутов и линейных крейсеров. Получив преимущество, Фишер атакует под угрозой потери этого преимущества. За «дредноутной революцией» следует «сверхдредноутная» - отказ от 12-дюймового калибра в пользу калибра 13,5-дюймового. Как следствие, немцы вынуждены оставить излюбленное 280 мм орудие и перейти к калибру 305 мм. (Мало кто заметил, что «Орионы» по существу выбросили на свалку истории первое поколение «дредноутов», обреченных вслед за броненосцами стать вспомогательными кораблями.)

По мере ухудшения международной обстановки нервозность усиливается. И без того скверный характер Фишера портится еще больше. Успех собственной разведывательной операции против немцев заставлял Фишера искать в любых, самых невинных событиях следы аналогичной германской акции. Пытаясь организовать борьбу с самой возможностью таких действий, Фишер прилагает усилия к созданию на флоте атмосферы взаимного контроля, иначе говоря доносительства. То есть теперь уже он - и притом на пустом месте - допускает решающую ошибку.

В этот период Фишер и Черчилль уговаривают друг друга пойти на откровенную авантюру - заказать постройку кораблей с 15-дюймовыми орудиями - орудиями, которых в тот момент еще не было не только в металле, но и на чертежных столах.

Успех этой сомнительной затеи заставляет меня вновь вспомнить великолепные комментарии Д. Бронштейна: «Иной раз волей-неволей приходится отдавать пешку или даже качество, фигуру - в этом есть резон, если вы видите, что нормальный ход борьбы приведет вас к тяжелой позиции».

Защищая интересы дряхлеющей Британской империи, старый Фишер вложил в подготовку к войне энергию, волю и авантюризм юности.

4. Развертывание сил и борьба за союзников: 1905–1914 годы.

Поверхностный анализ «столкновения дебютов» Шлиффена и Фишера наводит на мысль, что английский адмирал на один ход «пересчитал» оппонента. Действительно, план Фишера начинает свою разрушительную работу в тот момент, когда Шлиффен достигает цели. Единственное, что требуется Фишеру, - доказать приоритет «морской» стратегии над «сухопутной», заставив Германию сражаться против экономических возможностей всего остального человечества. (Что, заметим, полностью соответствует логике разрешения межцивилизационного конфликта.)

В действительности дело обстояло не так просто.

Оба плана базировались на неявном предположении, что страна вступает в войну при благоприятной политической обстановке.

Для Англии абсолютно необходимо было заручиться поддержкой России. В противном случае блокада Германии не была бы герметичной. Гранд Флит, конечно, превосходил по силам Флот Открытого Моря, и этого превосходства было достаточно, чтобы замкнуть Северное море. Его должно было хватить и на блокаду континентальной Европы. Но не всей же Евразии! По крайней мере, институировать войну в «вековой конфликт» в планы Фишера никак не входило.

Тонкость заключалась, однако, в том, что интересы России и Германии нигде не сталкивались. (Всерьез защищать концепцию, согласно которой Российская империя вступила в мировую войну из-за торгового конфликта с Германией по поводу хлебных пошлин, сейчас не взялся бы, наверное, и самый ортодоксальный марксист.) Тема страданий «братьев-славян» была в русском обществе достаточно популярна, но считать реальной причиной войны выяснение отношений между Австро-Венгрией и южнославянскими народностями вряд ли уместно. Конечно, Россия могла пойти на все ради овладения зоной Проливов, но парадокс истории в том и заключался, что именно Великобритания была ее главным противником на пути к Константинополю.

К тому же и откровенная помощь, которую Англия оказывала Японии во время войны 1904–1905 годов, не способствовала укреплению дружеских отношений между будущими партнерами по Антанте.

Почему-то никто, анализируя историю Первой Мировой войны, не обратил внимания на тот факт, что, заключая союзы с Францией и Англией, Россия, по существу, шла против собственных национальных устремлений. Английская дипломатия переиграла не только русскую, но и немецкую политику, создав Предпосылки для использования «русского парового катка» в своих собственных интересах.

Второй политической задачей Великобритании было создание благоприятного имиджа страны в глазах нейтральных государств (прежде всего США). Проблема здесь состояла в том, что фишеровская блокада резко ограничивала нейтральную торговлю. Здесь Фишер мог смело рассчитывать на двух человек - Шлиффена, который предрешил вступление немецких войск на территорию Бельгии и Люксембурга, и кайзера Вильгельма, чье довоенное красноречие немало способствовало превращению Германии в «империю гуннов».

Здесь надо отметить, что формирование Шлиффена как военного теоретика происходило в эпоху князя Бисмарка. Великий канцлер задолго до Черчилля выучил знаменитую формулу: «Война слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным». Имея дело с такими высококлассными профессионалами, как Роон и Мольтке старший, он все же стремился к тому, чтобы военным оставалось лишь доделать начатую им работу. Б. Лиддел Гарт в «Стратегии непрямых действий» отмечает, что во всей военной истории трудно отыскать примеры большей беспомощности одной из сторон, нежели беспомощность Австрии в 1866 и Франции в 1870 году. Заметим, что во всех трех бисмарковских войнах Пруссия, по сути, была агрессором. Однако же в первом случае Бисмарк создал Пруссии имидж страны, защищающей нерушимость международных обязательств, а в двух других - спровоцировал нападение неприятеля на «бедную маленькую миролюбивую уступчивую» Пруссию.

Увы, Бисмарк был не только первым, но и последним великим немецким политиком. Его преемникам не хватало прежде всего гибкости. В результате Германия быстро потеряла союзные отношения с Россией, поссорилась с англичанами, а к началу Мирового кризиса оказалась в хвосте австро-венгерской дипломатии: по сути, в Вене решали, вступать ли Берлину в войну.

Для того чтобы обеспечить выполнение плана Шлиффена, от немецкой дипломатии требовалось подлинное искусство. Быть может, и сам Бисмарк не сумел бы корректно решить задачу «отмывки черного кобеля». Но во всяком случае Шлиффен был вправе ждать от Министерства иностранных дел хоть какого-то осмысленного содействия.

Если благоприятная позиция нейтральных держав представляла собой «непременное условие» выполнения плана Фишера, то для замыслов Шлиффена позитивное отношение нейтралов было не столь принципиально. Однако была одна страна, вступление которой в войну на стороне Германии было для него абсолютно необходимо. В той же мере, в которой участие России было необходимо Антанте. Речь идет об Италии.

Италия - это не только добавочные 25 дивизий (сомнительного, впрочем, качества), не только высвобождение значительных сил австро-венгерской монархии, не только второй фронт для Франции. Италия - это флот. Если Италия остается нейтральной или воюет на стороне Антанты, ее флот и флот Австро-Венгрии взаимно уравновешивают друг друга. Тогда французский флот, усиленный английской эскадрой, получает неоспоримое господство в Средиземном море.

Но если Италия выполняет свои обязательства по Тройственному союзу, ситуация выглядит по-иному: к концу 1914 года германский флот имеет в Средиземном море 8 дредноутов против 4 французских (худшего класса). Если же в результате разгрома Франции французские корабли будут затоплены (например, в Ту лоне), преимущество немцев на Средиземном море становится подавляющим, и они начинают всерьез угрожать важнейшим узловым точкам Британской империи - Гибралтару, Мальте, Александрии.

На этом рассуждении и основывался второй этап плана Шлиффена: английская блокада прорывается в Средиземном море. Англичане вынуждены либо отдать этот регион и потерять империю, либо перебросить туда не менее трети наличных сил Гранд Флита. При этом оставшихся сил для полной блокады не только Северного моря, но и французского побережья могло не хватить.

Именно здесь срабатывает «поправка Шлиффена» к идеям Фишера: поставить блокаду под сомнение периферийной (средиземноморской) стратегией. Шансы на успех этой операции (разумеется, при условии разгрома Франции и вступления в войну Италии) можно оценить, как «50 на 50». Очень многое зависело бы от баланса потерь на море кампании 1914 года.

Теперь замысел Шлиффена ясен. Ключ к победе над Францией лежит в юго-западной Бельгии. Ключ к победе над Англией лежит на Средиземном море, и владеют им итальянцы.

Именно на этом фронте дипломатия Тройственного союза потерпела свое самое тяжелое поражение. Италия, имеющая территориальные претензии исключительно к своему союзнику - Австро-Венгрии, сославшись на формально оборонительный характер Тройственного союза, отказалась вступить в войну и тем предрешила успех Великобритании.

Итак, предвоенная борьба за союзников с огромным перевесом выиграна Антантой. Если не считать Турции, которая была обречена выступить против России (как Франция - против Германии), Германии удалось обеспечить себе (и то скорее случайно) содействие только одной державы - Болгарии, в то время как Великобритания перетянула на свою сторону весь остальной мир.

«Неужели у нас совсем не осталось друзей?» - спрашивали друг друга немцы в 1914 году.

С. Переслегин

Рассмотрим 10 крупных экономических кризисов, почему они возникли и какие страны пострадали больше всего.

Все процессы рыночной экономики проходят через определенные фазы развития. Сначала происходит подъем производства, затем наступает пик оживления деятельности. Для этого периода характерено превышение спроса над предложением на выпускаемую продукцию, максимальная занятость персонала и использование производственных мощностей. Затем наступает спад. Нарушается баланс между спросом и предложением, наступает фаза депрессии и кризис.

Кризисом называют такую стадию экономического процесса, при котором перепроизводство товара ведёт к излишкам готовой продукции, безработице, снижению прибыли и возможному банкротству предприятия. С наступлением глобализации экономических связей кризисные явления затрагивают не только отдельные предприятия, но прямо влияют на экономические показатели государства в целом.

Экономические кризисы 19 века

К кризису ведет не только перепроизводство товара, но и войны, научно — технические открытия, стихийные бедствия, случайные импульсы.

Первый мировой кризис

В 1858 г в США была построена сеть железных дорог, что привело к подъему тяжёлой промышленности. Акции взлетели в цене и начались спекуляции. Когда цена на акции намного превысила их реальную стоимость, часть акционеров стала избавляться от них. Возникла биржевая паника, банки оказались на грани банкротства. Так как в банковскую систему США были вложены средства Великобритании, возникший кризис нарушил финансовую систему и этой страны, а также Германии и Франции.

Биржевой крах 1873

После окончания Франко-Прусской войны Германия была вынуждена выплатить значительную по сумме контрибуцию странам-соперникам. В результате на фондовых рынках Западной Европы в 1873 оказалась огромная сумма денежной массы, что дало рост спекуляциям с ценными бумагами. Ажиотаж привел к краху фондового рынка Австрии, затем Германии. В США кризис начался с неисполнения долговых обязательств владельцев железных дорог и металлургических предприятий. Ситуация стабилизировалась только к 1878 году, а окончательно Долгая депрессия закончилась в 1896 году.

Мировые экономические кризисы 20 века

Экономический кризис 1914 года

В 1914 году мировой экономический кризис спровоцировала начинающаяся Первая мировая война. Военные действия требовали немалых ресурсов. В результате правительствами США, Великобритании, Германии, Франции, России и других стран были мобилизованы и распроданы ценные бумаги. Доступ иностранным товарам в ряде государств был перекрыт, что вызвало разорение промышленных предприятий. Ситуация усугублялась революционными действиями в Германии и России.

Великая депрессия

После Первой мировой войны в США наблюдался подъем экономики. Создание новых предприятий опять дало благоприятные условия для «мыльного пузыря» на рынке акций, который неожиданно лопнул, погрузив Америку в Великую депрессию (1929—1933 г). До сих пор причин кризиса назвать не может никто. Без работы остались около 14 млн человек, держатели акций потеряли около 15 млрд долларов только в США. Великая депрессия затронула также Германию, Францию и Великобританию, снизив уровень выпуска промышленных товаров до уровня начала столетия.

Кризис 1958 года

Напряжённая ситуация вокруг Суэцкого канала и военный конфликт в 1957 году вызвал необходимость в дополнительном вооружении в таких странах, как Великобритания, США, Франция, Израиль и Египет. В результате сократился объем выпуска промышленных товаров, что привело к безработице и дефляции. В 1958 году объемы выпускаемой продукции сократились практически во всех странах капиталистического мира почти на треть.

Кризис 1970

В 1970 г ОПЕК — организация, объединяющая страны с нефтедобывающей промышленностью, превратилось в мощную и влиятельную организацию. Ее участники резко подняли цены на нефть — почти в четыре раза, контролируя ее объемы на мировых рынках. В результате пострадали практически все страны мира, выступающие за Израиль в период военного конфликта с Сирией и Египте. Больше всех от кризиса пострадали США, Япония, Великобритания. В этот период начинаются крупные поставки нефти в Европу из СССР.

Мексиканский кризис

Несмотря на лидирующие показатели по добыче нефти в 1994 году в Мексике резко обвалились акции на бирже. К этому привела нестабильная политическая обстановка, зависимость от иностранного капитала и импортных товаров.

Азиатский кризис

В 1997 году кризис произошел в странах Юго-Восточной Азии. Инвесторы из США подняли ставки рефинансирования в Таиланде, Малайзии, Сингапуре, в результате национальные валюты этих стран обесценились, а государственный и корпоративный долг вырос. Падение уровня благосостояния у населения в Индонезии привело к восстаниям и государственному перевороту. Южной Корее для выхода из кризиса были предоставлены инвестиции на невыгодных условиях. По экономическим подсчетам, кризис в Азии снизил мировой ВВП на 2 трлн долларов.

Черный понедельник

Небывалый обвал индекса Доу-Джонса в «черный понедельник» 1987 года экономисты объясняют сбоем технических систем – в нужный момент компьютерная система отказалась функционировать. На фоне неблагоприятной международной политической обстановки — правительства Японии и Германии пересматривало налоговую систему, а также снижения объёма инвестиций в экономику США, это событие привело к панике и кризису. Рухнули также фондовые рынки Австралии, Гонконга, Канады. Впрочем, его последствия были устранены в течении двух лет.

Кризис 1998

Финансово-экономический кризис в России начался задолго до дефолта в 1998 г. Распад Советского Союза, политика правящих кругов, ведущая к провалу, низкие цены на сырье, отправляемое на экспорт – все привело к обрушению национальной экономики. За короткое время государство превратилось в страну с огромной задолженностью – почти 200 млрд долларов. Причем государственный долг был не внешним, а внутренним. Каждый 10-й трудоспособный россиянин оказался безработным.

Анализируя механизм возникновения мировых экономических кризисов, можно сделать вывод, что они развиваются по следующим этапам:

• Возникновение «пузыря» — фондового, кредитного или инвестиционного.
• Резкое падение рынка, паника.
• Изменение кредитной политики.
• Упадок в сфере банковской системы.
• Банкротство и сокращение производства.
• Политический и социальный дисбаланс, безработица, инфляция или стагфляция.
• Возникновение негативных ситуаций обусловлено не только цикличностью финансовых процессов, но и высокими затратами на военную промышленность (милитаризацией), спекулятивными махинациями в мировых масштабах.

Многое навсегда ушло из истории с залпами «салюта наций», прозвучавшими 11 ноября 1918 года - слишком многое, чтобы мысли историка не обращались снова и снова к событиям Мирового Кризиса.

Дело не только и не столько в человеческих жертвах Великой войны, дело не в огромных материальных и финансовых потерях. Хотя эти потери многократно превысили осторожные подсчеты довоенных теоретиков, называть их «неисчислимыми» или «превосходящими человеческое воображение» неоправданно. В абсолютных цифрах людские потери были меньше, нежели от эпидемии гриппа 1918-1919 гг., а материальные - уступали последствиям кризиса 1929 г. Что же касается относительных цифр, то Первая Мировая война не выдерживает никакого сравнения со средневековыми чумными эпидемиями. Тем не менее именно вооруженный конфликт 1914 г. воспринимается нами (и воспринимался современниками) как страшная, непоправимая катастрофа, приведшая к психологическому надлому всю европейскую цивилизацию. В сознании миллионов людей, даже не задетых войной непосредственно, течение истории разделилось на два независимых потока - «до» и «после» войны. До войны - свободное общеевропейское юридическое и экономическое пространство (лишь политически отсталые страны - вроде царской России - унижали свое достоинство паспортным и визовым режимом), непрерывное развитие по восходящей - в науке, технике, экономике; постепенное, но неуклонное возрастание личных свобод. После войны - развал Европы, превращение большей ее части в конгломерат мелких полицейских государств с примитивной националистической идеологией; перманентный экономический кризис, метко прозванный марксистами «общим кризисом капитализма», поворот к системе тотального контроля над личностью (государственного, группового или корпоративного).

Обычно рассказ о политической истории Первой Мировой войны начинают с аннексии Германией Лотарингии и Эльзаса. Находясь в безнадежном военном положении, Франция была принуждена подписать мирный договор, который даже немцы не считали сколько-нибудь справедливым. Аннексии, против которой возражал Бисмарк, персонифицирующий политическое руководство новоявленной Империи, требовали - и добились - победители из Прусского Генерального штаба. Свои резоны имелись у обеих сторон.

Франция - в лице правительства, парламента и народа - отказалась признать захват Эльзаса и Лотарингии.

Это означало, что отныне при любых правительствах и при любых обстоятельствах Париж будет вести последовательную антигерманскую политику, причем тяга к возвращению утраченных территорий станет во Франции национальной сверхидеей, если не национальной паранойей. Само по себе это, конечно, делало неизбежной (в более или менее отдаленном будущем) новую франко-германскую войну, но никак не предрешало ее общеевропейского характера.

Надо заметить, что, поставив своей непременной целью возвращение восточных департаментов (и ориентировав соответствующим образом пропаганду), Франция не проявила должной государственной мудрости. Ее политика стала предсказуемой. Это означало, что вне всякой зависимости от авторитета своей армии и степени экономического процветания Франция перестала быть субъектом международной политики и сделалась ее объектом. Грамотно используя ограничения, которые «великая цель» возвращения Эльзаса накладывала на внешнеполитические акции Третьей Республики, Францией стало возможно манипулировать. Но в таком случае французская политика должна быть признана несамостоятельной и говорить о германо-французских противоречиях как о причине или даже одной из причин Первой Мировой войны нельзя.

Внимательно посмотрев на довоенную политическую карту Европы, мы увидим, что объяснить характер и происхождение Мирового Кризиса 1914 г., отталкиваясь от традиционно понимаемых геополитических интересов стран-участниц конфликта, невозможно. Германия играет в Мировой войне роль нападающей стороны, не имея вообще никаких осмысленных территориальных притязаний. Идеологи пангерманизма говорили, разумеется, об аннексии Бельгии, русской Польши и Прибалтики, но как серьезная политическая цель эти завоевания никогда не рассматривались, поскольку теории «жизненного пространства» еще не существовало, а с геополитической точки зрения пространство Империи и без того было избыточным. Что же касается требования о переделе колоний, то сомнительно, чтобы оно вообще когда-либо выдвигалось . Франция, выступающая под знаменем реванша и возврата потерянных территорий, напротив, обороняется. Россия, которой исторической судьбой уготовано южное направление экспансии (Зона проливов и Ближний Восток), планирует операции против Берлина и Вены. Пожалуй, только Турция пытается (правда, безуспешно) действовать в некотором соответствии со своими геополитическими целями.

Сравним эту ситуацию с Русско-японской войной 1904-1905 гг. (примерная партия (1)). В том конфликте экономические интересы стран сталкивались в Корее и Маньчжурии. Японские острова перекрывали русскому флоту выход в Тихий океан. С другой стороны, географическое «нависание» Российской Империи над Японией сдерживало японскую экспансию в любом стратегическом направлении. При сильном русском Тихоокеанском флоте Япония не могла продвигаться ни на континент, ни к южным морям, ни к архипелагам островов центральной части Тихого океана. Перед нами типичный геополитический конфликт, когда ни одна из сторон не может достигнуть своих внешнеполитических целей без подавления другой.

Заметим, что, несмотря на всю ожесточенность боевых действий на море и на суше, война рассматривалась обеими сторонами как ограниченная. Ни для Японии, ни тем более для России преобладание в Корее и на Тихом океане не было вопросом выживания. Потому Россия и заключила благоприятный для Японии мир, далеко не исчерпав своих возможностей продолжать военные действия. Война закончилась, как только ее стоимость превысила в глазах России значимость конфликта.

Итак, в случае Русско-японской войны стороны действовали в соответствии со своими геополитическими интересами. Возникший конфликт они решили в форме ограниченной войны.

В Первой Мировой войне стороны действуют если не прямо против собственных интересов (Германия, Австро-Венгрия), то во всяком случае «перпендикулярно» им (Россия). Возникающий конфликт разрешается в форме всеобщей войны и крушения мира.

Ортодоксальный марксизм, объясняющий происхождение Великой войны экономическими причинами - прежде всего острейшей конкурентной борьбой между Германией и Великобританией, вероятно, ближе к истине, нежели традиционная геополитическая концепция. Во всяком случае, Британо-германское экономическое соперничество действительно имело место. Резкий рост промышленного производства в Германии (при сравнительно низкой стоимости рабочей силы) серьезно подорвал позиции «мастерской мира» на рынках и вынудил правительство Великобритании перейти к протекционистской торговой политике. Поскольку преференционные тарифы для стран Британской Империи (идея Джозефа Чемберлена) провести через парламент не удалось, протекционизм привел к заметному увеличению «транспортного сопротивления» Империи. Это не могло не повлиять на состояние финансово-кредитной мировой системы с центром в Лондоне и опосредованно - на мировую систему торговли. Между тем именно положение «мирового перевозчика» обеспечивало Великобритании экономическое процветание и политическую стабильность.

На рубеже веков Германия переходит к строительству огромного военного и гражданского флота. Пользуясь ясной поддержкой со стороны государства, крупнейшие немецкие судоходные компании (ГАПАГ и Норддейчланд Лайн) выходят на первое место в мире по суммарному тоннажу судов водоизмещением более 5000 тонн. Суда этих компаний последовательно завоевывают самый престижный в торговом судоходстве приз - Голубую ленту Атлантики. Речь идет, следовательно, о самой основе экономического и политического могущества Великобритании - о владении морем.

Экономическое содержание структурного конфликта, приведшего к Первой Мировой войне, очевидно. Увы, именно в данном случае динамика экономических показателей выступает лишь отражением более глубоких социальных процессов. В конечном счете Великобритания заплатила за участие в войне цену, неизмеримо превышающую все реальные или надуманные потери от немецкой конкуренции. За четыре военных года мировые финансово-кредитные потоки, ранее замыкавшиеся на Лондонский сити, переориентировались на Уолл-стрит. Следствием стало быстрое перетекание английских капиталов за океан. Великобритания начала войну мировым кредитором. К концу ее она была должна Соединенным Штатам более восьми миллиардов фунтов стерлингов. (Для сравнения - совокупные затраты Великобритании в ходе «дредноутной гонки» 1907-1914 гг. не превышали 50 миллионов фунтов.)

Разумеется, финансовые круги в Великобритании прекрасно оценили ситуацию и выступили в 1914 г. против вступления страны в войну. (Равным образом категорическими противниками войны были германские промышленники.) Иными словами, легенда о «заговоре банкиров против мира» не выдерживает критики. Вообще, обосновывать неограниченную войну торговыми, финансовыми или иными деловыми причинами - не слишком серьезно…

«Вещи, которые поважнее мира и пострашнее войны», редко лежат в меркантильной плоскости и обычно определяются психологией масс, то есть - в рамках воззрений К. Юнга - носят архе-типический характер. Ожесточенность, с которой сражались народы, указывает на то, что речь шла не о деньгах, не о сравнительно ничтожных территориальных приобретениях, не о политическом престиже. Так защищают свой очаг, свой образ жизни, свою культуру.

Колоссальные успехи цивилизации в XIX столетии были прежде всего успехами Великобритании, «мастерской мира». Через всю английскую литературу викторианской эпохи проходит невозмутимая гордость англичанина своим отечеством.

Но «владеющий преимуществом обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества». И нелегко осознать эту обязанность - снова и снова рисковать кораблями, людьми, честью, судьбой народа - для того, чтобы только сохранить достоинство, гордость, цивилизационный приоритет.

Германия за вторую половину XIX века превратилась из конгломерата третьестепенных государств в сверхдержаву. Скорость ее экономического развития значительно превысила английские темпы. На рубеже веков немцы впервые почувствовали себя великой нацией с великим будущим.

Таким образом, в качестве основного вопроса войны выступает вопрос о цивилизационном приоритете - о праве на лидерство, по сути о владении миром. (Разумеется, здесь «владение» следует понимать не как оккупацию, а скорее в духовном смысле. Некогда Сатана показал Христу «все царства земные» и сказал: «Поклонись мне, и ты будешь владеть ими». Разговаривая с Сыном Божьим, Князь Тьмы тоже не имел в виду «чечевичную похлебку» завоевания.)

Конфликт дополнительно усугублялся тем, что Британская и Германская Империи принадлежали к разным цивилизациям.

Это утверждение выглядит достаточно неожиданным, однако его подтверждает весь ход войны. В конце концов, как было показано А. Тойнби, именно межцивилизационные конфликты отличаются максимальной ожесточенностью [Тойнби, 1995].

…Когда речь идет о судьбе того уникального транслятора между информационным пространством и Реальностью, который мы называем своей Цивилизацией, никакая цена не кажется чрезмерной.

Исследуя семиотическую культуру Третьего Рейха, Бержье и Понель пришли к выводу о ее магическом характере. Под маской машинной, рационалистической, западной цивилизации таилась совершенно иная - чуждая нам - структура. Интуитивно ощущая это, многие авторы связывали германский фашизм со Средневековьем. Однако это не более чем упрощение, попытка найти подходящее слово для обозначения объекта, у которого нет и не может быть имени. Таким же упрощением является и формула Бержье: нацизм есть магия плюс танковые дивизии.

Установление структуры магической цивилизации гитлеровской Германии выходит за рамки данной работы. Разумно, однако, поставить вопрос: неужели развитая чужая цивилизация могла быть создана за неполные полтора десятилетия нацистского господства? Не будет ли более естественным предположить, что ее формирование началось задолго до Гитлера? В конце концов, «Общество Туле» было создано еще при кайзере…

Сложность в том, что немецкая цивилизация по очень многим параметрам близка к классической западной. (Поэтому всегда есть соблазн объяснить отклонения как ошибки или преступления.) Можно даже сказать, что в статике эти цивилизации совпадают. Различие в динамике - германская цивилизация изначально содержала значительно большую долю Хаоса, нежели европейская. Потому она быстрее развивалась. Потому она была менее устойчивой, с явно прослеживающимися тенденциями к социальному суициду.

Представить немцев, олицетворение порядка, параграфа, закона, как обитателей Хаоса, трудно. Однако поставим вопрос, почему это именно немцы и именно на границе веков, то есть на вершине своего развития, стали карикатурным воплощением дисциплины? («Будет ли в Германии революция?» - «Нет, потому что революции в Германии запрещены распоряжением кайзера». «Разве вы умеете водить самолет?» - «Согласно пункту первому, параграфа третьего, раздела седьмого Инструкции немецкий офицер обязан уметь все».)

Видимо, именно такие, смешные с точки зрения внешнего наблюдателя, попытки «упорядочить Хаос» поддерживали связь государства и нации с упорядоченной Реальностью.

Заметим здесь, что умный и наблюдательный А. Блок называет германский гений «сумрачным», то есть неясным, неопределимым, и противопоставляет его «острому галльскому смыслу».

Итак, две цивилизации, одна из которых стала великой, а другая хотела ей стать, столкнулись в схватке не на жизнь, а на смерть. Схватке, ставкой в которой была будущая картина мира.